И снова — людная городская улица, но теперь уже полная угроз и опасностей. Подстегиваемый страхом, никуда не глядя и ничего не слыша, он спешил с одной лишь мыслью: “Домой, домой”. Укрыться, спрятаться за домашними крепкими стенами. “Домой, к маме. Она ждет меня! А может быть, сразу — в Питер? Подальше от всего. Нет, сначала — к маме!”
Мать и вправду ждала его, зная все об уходе из больницы, о внезапной смерти соседа, о происшествии в банке, — все узнав и распорядившись о поисках, она почуяла сердцем, что сына надо ждать дома. Там она его и ждала.
Он вошел и сразу стал замыкаться, щелкая дверными запорами, а уж потом быстро заговорил:
— Я здесь буду, с тобой... Никаких больниц. Я здоров, здоров... Не нуж ны мне больницы. — И, поглядев на мать пристально, теперь уже медлен но добавил: — Мама, я все помню. Не было удара молнии. Было другое...
Глаза матери, наполняясь слезною влагою, становились все больше и больше и вот уже, казалось, заняли пол-лица. В них было все, чего не сказать словами: любовь и страх, отчаянье и надежда, боль за сына и радость оттого, что он рядом и можно это почуять, обняв его исхудавшее тело, казалось, такое же хрупкое, беззащитное, каким оно было в далекие годы детства его.
Они стояли в прихожей, обнявшись, минуту-другую, словно не веря, что снова вместе.
— А я ведь сегодня ничего не ел, — наконец неожиданно сказал Илья. — Даже не завтракал. Так есть хочу, ну просто ужас...
И разом высохли слезы матери. Она засмеялась, и через минуту хлопали дверцы холодильника, гремела и звякала посуда и материнский голос звенел:
— Я это знала! Я ждала тебя! Варя — в отпуске. Но я еще вчера... Умы вайся — и за стол!
А на столе уже сияла белая салатница с яркой пестрядью помидоров, огурцов и сизых колец сладкого лука. Кружил голову сытный дух густого фасолевого супа. В жаровне пыхтели пахучие фаршированные перцы.
Илья ел жадно, но со вкусом, даже причмокивал, а мать с улыбкой смотрела и радовалась. Она понимала, что впереди ее ждет нелегкий разговор. Но все это будет потом. А теперь лишь одно, главное: сын — рядом.
Разговор начал Илья, неожиданно, даже не закончив обеда:
— Мама, ты — классный повар! Великий кулинар! Варе с тобой не сравниться. Ты ведь любишь что-то варить, жарить?
— Люблю, — с улыбкой призналась мать. — Вернее, любила поколдо вать. Это у меня от мамы, от бабушки. А теперь... — с улыбкой вздохнула она. — Теперь времени нет. Даже для себя, для своих.
— А я помню! Я помню твои пирожки, кулебяку. Солянку твою заме чательную! Рыбную! А лещ — в луке! — вспоминал и вспоминал Илья. — Сом в томате! А рис-кэрри, по-индийски...
Он огляделся и спросил:
— А где твоя знаменитая библиотека?
Здесь, на кухне, на особых полках всю жизнь размещалась, полнясь из года в год, “хабаровское” собрание кулинарных книг, от старинных — Апи-ций, Елена Молоховец, Александрова... — до нынешних. Эти книги хозяйка покупала, добывала и, в прежние времена, любила копаться в них, выискивая рецепты интересные и проверяя их здесь же, на этой кухне.
А теперь — ни полок, ни книг...
— Где они?
— Убрала, чтобы не травить душу, — ответила мать. — Нет времени. Вот когда-нибудь... Станет полегче. Заботы — с плеч. Постарею. Вот тогда буду себя и вас баловать, и ваших деток. Для себя, для своих — это такая радость, — закончила она с улыбкой.
— Это хорошо, это правильно — для своих, — одобрил Илья и крот ко попросил: — Мама, давай все оставим. Зачем тебе все это? Давай все оставим... — взмолился он. — Зачем нам? — споткнулся он. — От голоду не помрем. Будем спокойно жить. Мы уже взрослые, работаем. Крыша над головой есть. Спасибо тебе за все. Но зачем, для чего на тебя столь ко взвалено? Тебе трудно... Я ведь вижу. Зачем?
— Что... это? И что... зачем?
— Все, все, все: хлебозавод, магазины, весь твой бизнес... — заторопил ся сын. — Скажи, зачем тебе столько?
— Не знаю... — искренне ответила мать. — Как-то так получилось...
— Вот видишь, ты даже не знаешь.
— Знаю, мой милый, — ответила мать теперь уже серьезней, потому — поняла, что разговор затевается вовсе нешуточный для сына и для нее. — Очень хорошо знаю, потому что все это не с неба упало. Ты не помнишь... Сколько тебе было тогда... — протянула она руку и взлохматила и без того неприбранную сыновью голову в золотистых кудрях. — Тогда все начало меняться: страна, производство, люди. Я видела, я чувствовала, что скоро- скоро все рухнет — вся наша налаженная жизнь. А ведь надо было и вас рас тить, и старики наши были живы, и отец — ведь все на мне, — подчеркнула она. — Что делать? Рыдать и плакать? На митинги ходить? Или трусиками торговать на рынке. Вот я и начала почти с трусиков, только по-другому. Это было очень непросто, поверь мне. Это сейчас все кажется простым и есте ственным: кредит, возврат, проценты и прочее. Даже дело, бизнес начинают в кредит. А уж машины, квартиры, телевизоры да стиралки и вовсе мелочь. А тогда все лишь начиналось, я брала под пятьдесят процентов, под сто в ме сяц, и надо успеть обернуться. Под слово, под залог квартиры, под золотые побрякушки, с себя их снимала. А что еще заложить? Я ночи не спала, боя лась. Такие деньги... Вдруг чего-то случится. На улицу выкинут. Всех вместе. Ночи не спишь... Мы все ведь были людьми советскими, жили от зарплаты до зарплаты; если премия — радость. На сберкнижке — копейки, на черный день. А основное: аванс — зарплата, аванс — зарплата. В долг взять у родных, у соседей — это уже нехорошо. Что-то продать с той же дачи, огорода — избави бог. Это не по-нашему. И ни в роду у нас, ни в крови — ничего и никогда не было. Не армяне, не евреи... Зарплата и аванс. Вот и все. Сто руб лей, двести, триста — большие деньги. И вдруг... Ты пойми это! Пять да де сять миллионов берешь. Вот и не спишь ночами. Вдруг где-нибудь получится сбой: у поставщика, на таможне, при перевозке. Много всякого было. Такие порой страсти... У меня, слава богу, все в основном гладко шло. Никого не обманула. Со мной работали, верили. А потом увидела иное. Ясно увидела, поняла: все разваливается, а если рухнет, то всем будет хуже. Элеваторный комплекс, хлебозавод, магазины — это все разваливалось, когда я туда при шла: не было средств, уходили люди, ни зерна, ни муки. Я свои деньги туда вкладывала, рисковала. Работала с колхозами. Это было трудно, поверь. А по том: ваучеры, приватизация, акционирование. Через все надо было пройти. Все — впервые. Тот же пивзавод. Он же пропадал, его растаскивать начина ли на железки, тем более что рядом такие конкуренты. Мне его, считай, на вязали: возьми да возьми. Я и взяла. Конечно, и там было непросто. Но мы свою нишу отстояли, и пошло дело. Идет, слава богу. Но надо работать. Я всегда просто работала. Всю жизнь с полной отдачей. И раньше, и теперь.
