Новый мир, 2007 № 11 - [13]

Но что за книги мы обсуждали? Какие фильмы?

Не помню.

Через месяц я понял, что в нашем районе мне по душе только три места. Для завтрака выбрал “Correa’s” — домашнее кафе в офисном центре. Особенно хорошо тут было по выходным, когда на джипах прикатывали молодые мамаши и пили шампанское.

Мне также нравилось, что рядом стоит Марфо-Мариинская обитель, — соседство с храмом примиряло с буржуазностьюзаведения.

На втором месте “Апшу”, абсолютно инородное тело.

Но больше всего я любил “Space Bar”, местомежду землей и небом.

Заведение находилось на тридцать втором этаже гостиницы “Swiss Hotel”. Ее открыли недавно, внешне здание напоминало гигантскую поганку. Зато внутри все отделали в стиле art-deco: никель, дубовые панели, кожаные кресла.

Сидя в баре, я часами разглядывал город, лежавший за толстыми стеклами. Иногда он казался мне до боли знакомым — как собственная ладонь или коленка. Но чаще я видел его таким, каким он стал на самом деле. Чужим, фальшивым. Безликим.

Несколько раз я приводил сюда соседку. Она оказалась довольно навязчивой бабой и пыталась сойтись со мной снова. Чтобы избежать печального коитуса, я приглашал ее наверх и накачивал мохито. А потом сажал в машину — и снова оставался один. Здесь, наверху, я чувствовал себя как дома. Поскольку и сам оказался между землей и небом. В пустоте.

Идеальное место, правда.

Наверх поднимался скоростной лифт с телевизором, крутили новости. Кабина двигалась быстро и бесшумно, как индеец. Я часто представлял жизнь в этом ящике. Можно поставить койку, стол, заказывать из ресторана пищу. Смотреть фильмы. Заводить знакомства.

“Быть в центре событий, не выходя наружу”.

В гостиничном лифте это казалось возможным.

 

17

Утром я пошел за почтой и поразился тому, что подъезд живет своей жизнью. Что стучат щеколды, шумит за стеной унитаз. Тявкает собака, и слышно бормотание утренних выпусков, которые говорят друг с другом. Кто-то уже застегивает молнию. Звенят ключами.

Странно, что раньше я никогда не замечал этого.

В ящике лежала районная газета и конверт. Ни адреса, ни подписи на нем не было. Вскрывать? Выбросить? Пока раздумывал, на площадку из квартиры вышла моя соседка.

Помахав конвертом, я стал подниматься. “Да, но что она делает в чужой квартире?”

Мелкими шажками она подскочила, обняла. Я изобразил благородное негодование, стал ее оттаскивать.

— Идем! — потянула к двери. — Все объясню, правда.

Часто здесь бывает этот лейтенант?

Сунув газету с конвертом в карман, вошел следом.

Квартира, где мы оказались, выглядела как в интерьерных журналах. Японские шторы, низкий диван. Белый паркет и шкура зебры. Представить людей, которые живут здесь — едят, спят, справляют нужду, — невозможно. Полная анонимность, галлюцинация.

В гостиной на стеклянном столе стояла ее фотография. Или это сестра? Та же фотография, что наверху, только в другой раме.

Она села в кресло напротив, закурила.

— Это квартира моей сестры, — сказала без предисловий.

— Когда она погибла… — Струйка дыма высунулась между губ.

— То есть когда исчезла…

Не вынимая из пальцев сигареты, прикусила ноготь.

— …тогда я сняла квартиру, — продолжила.

— В ее доме, только этажом выше. Ну, где ты был. Прихожу сюда, убираюсь. Оплачиваю счета. Цветы поливаю.

Я оглядел комнату — никаких цветов.

— Просто когда она вернется… Когда придет… — Она стала деланно запинаться.

— Тогда я хочу, чтобы все было готово…

Слух снова резанули фальшивые интонации. Я решил идти напролом.

— А ты уверена, что это не одно лицо? — сунул ей под нос фотографию.

Она выдохнула, откинулась на спинку. Края губ опустились, нос заострился. Она прикусила щеку.

— А ты уверен, что ты — это ты?

— Я ведь проверила твой домашний. Там совсем другое лицо…

Несколько секунд мы молча смотрели в глаза друг другу.

— Ладно, не напрягайся. — Улыбнувшись, погасила сигарету.

— Какая мне, в сущности, разница?

Поднялась, взяла за руку.

— Тут есть одна штука.

— Пойдем, тебе понравится.

 

18

Когда я вошел на кухню, она уже сидела на корточках. Мосластые колени раздвинуты, тяжело дышит.

— Поднимай! — Она встала.

Я взялся за ручку, в руках у меня оказался люк. Мы осторожно прислонили его к плите. Из подпола потянуло сырым воздухом. Я поставил ногу на перекладину.Когда прижмут к реке, конец. Неприятное ощущение.

Пол внизу оказался каменным, а свод — кирпичным, полукруглым. Дальше путь перекрывала дверь, стальная.

— Ну как? — Она улыбалась. Отсюда, снизу, ее крупные ноздри напоминали маслины. — Лови!

Я поймал связку с ключами. Она, задрав подол, стала спускаться.

Стальная перегородка бесшумно отворилась. Я сунул связку в карман и сделал шаг в темноту. Перед нами лежал самый настоящий подземный ход. Какие-то полки и ниши угадывались в полумраке, корзины и банки, в которых плавали, как эмбрионы, кабачки.

— Это проход из дома в церковь. Слышишь?

Приложив ухо, я замер. На секунду мне показалось, что через кирпич доносится церковное пение.

— Тут жил батюшка, они этот ход и устроили. Чтобы зимой из дома на службу — сразу. Тебе интересно?

Она старалась меня отвлечь, увести в сторону от разговора, который произошел в комнате. Но я не забыл того, что она сказала; я понимал, что теперь ситуацию нельзя оставить как прежде; слушая болтовню, прикидывал, как поступить дальше.