Новый мир, 2007 № 09 - [14]

Город засыпал, а Луис не находил себе места: “Ведь наверняка сидит у Елисео, а этот старый пьяница не может отослать его домой”. Луис понимал, что это маловероятно: если бы мальчик остался ночевать у деда — а это случалось, хотя и очень редко, — тот уже десять раз успел бы об этом сообщить. Но больше всего Луиса пугала жена.

Когда Мигель не пришел к ужину и еще вроде бы ничего страшного не произошло, Изабель вдруг бессильно опустилась на стул. С этого момента она так и сидела, не двигаясь и не говоря ни слова.

Луис отправился к отцу. Елисео сидел в лавке и читал. Перед ним стояла изрядно початая бутылка вина. Мальчика не было.

— Он не был у меня много дней, я уже сам хотел зайти к вам и узнать, не болен ли он, — лепетал Елисео.

Он был так напуган, что у него дрожали руки.

— Может быть, он пошел купаться... — Елисео оборвал себя.

Мальчик не вернулся до ночи с реки. Это могло означать самое худшее.

Луис поднял соседей и отправился в городскую стражу. Солдаты играли в кости, но все встали и присоединились к поискам мальчика.

Мигеля искали по всему городу. Женщины обегали всех знакомых ребят. Нигде его не было, но больше всего обескураживало то, что его никто не видел. Ни в городе, ни на реке. Он канул, как будто провалился сквозь землю. Сквозь землю… Люди с факелами спустились в катакомбы. Луис отправился на реку. Мальчика искали всю ночь и весь следующий день. И все это время мать сидела у стола и молчала.

Елисео тоже искал внука. Он опросил всех, кто приехал в город, не видел ли кто-нибудь Мигеля. Он расспросил обо всех, кто уехал из города, — Елисео боялся, что мальчик решил отправиться в путешествие. Но безрезультатно. В полном отчаянии Елисео поднялся к Мануэлю:

— Мигель пропал. Я не могу в это поверить.

Мануэль посмотрел на друга:

— Ты сделал все, что мог, теперь иди и попробуй уснуть.

 

30

Мальчик очнулся от яркого света. Солнце било ему прямо в глаза. Он был настолько слаб, что с трудом мог закрыть лицо правой рукой. “Я еще жив”, — подумал он и удивился своему равнодушию. Есть тот барьер усталости и боли, после которого человек смотрит на смерть как на отдых. Двигаться он не мог. Его тело, исцарапанное о камни, кровоточило, очень болела и опухала рука. К ней было больно прикасаться. “Я никуда отсюда не уйду. Хорошо, что я умираю при свете дня, а не в кромешном мраке”.

Он подумал о девочке, но и это воспоминание было тусклым и стертым. Он увидел лицо матери, но не страдающее или испуганное, а умиротворенное. Картины возникали и тут же гасли, не оставляя следа. Мальчик постарался повернуться на бок и устроиться так, чтобы тело не очень болело. Но только эта боль и оставалась, только она и говорила его меркнущему сознанию, что он еще жив. Но и это было не очень важно.

Он дополз до струйки воды, стекавшей по скользкому камню, омочил губы, уронил голову и опять провалился в забытье.

Он услышал этот звук и не поверил ему. Мальчику уже грезились голоса и шаги, и сердце его начинало учащенно биться, но потом все смолкало. Звуковые миражи были прихотливы и извилисты, и все его существо цеплялось за них. Казалось, надежда иссякла.

Но он лежал и прислушивался. Солнце ушло, но в зале было светло. Поселившиеся под сводами птицы то поднимали шум, то умолкали; вылетали из пещеры и влетали в нее, их тени скользили по его лицу. Он ни о чем не думал, и ему ничего не хотелось, даже пить. Он слишком устал. Единственное, чего он хотел, — хорошо бы заснуть навсегда, до того, как наступит ночь, но даже это желание было вялым и необязательным.

Звук приближался, и как мальчик ни отгонял от себя столько раз обманувшую его надежду, она — еще такая же обессиленная, как он сам, — крепла с каждой минутой. Да, он слышал шаги. Это были шаги человека — медленные и не очень уверенные, но они приближались. Мальчик приподнялся и стал всматриваться в противоположный конец зала, куда свет почти не достигал. Всем напряжением зрения и ума он различил широкий вход, чуть более темный, чем окружающая его чернота. Звук доносился оттуда.

Мигель повернулся на спину и закрыл глаза. Он весь превратился в слух. Его разбитое и бессильное тельце истончилось, стало чуткой мембраной, ловившей малейшие колебания воздуха и другие, идущие сквозь камень, не различимые человеком долгие волны.

Он чувствовал малейшие вибрации камня: “Наверно, нужно ползти навстречу, наверно, нужно кричать, ведь тот, кто идет, может не найти меня, может пройти мимо, может не свернуть в этот зал”. Мигель попробовал сдвинуться, приподнялся на локтях, и острейшая боль в руке проколола его тело, как спица. Он крикнул и рухнул без сознания.

Крик резонировал в пустом зале и оказался очень громким. Он не был похож на голос человека, это был лязг металла по стеклу. Он был настолько резок, что птицы всполошились и затеяли громкую испуганную перебранку.

Когда мальчик очнулся, он почувствовал, что кто-то несет его на руках. Что-либо увидеть было невозможно. Человек, уносивший его, двигался в полной темноте. Прежде чем вновь потерять сознание, мальчик успел узнать шероховатые теплые руки, похожие на разогретый солнцем необработанный мрамор.