(Аплодисменты.)”
Крутой эпический зачин. Тянет на “Одиссею”.
“Как-то совсем недавно мне довелось услышать интереснейшее высказывание, которое, несомненно, станет открытием и для вас. Ни в коем случае не следует брать уроков плавания у тонущего человека. Но не таков наш мистер Эдвардс! Он с удовольствием преподаст нам сегодня урок, который окажется весьма полезным для каждого из присутствующих здесь!(Бурные аплодисменты в зале.)”
— Потрясающе, — резюмировала я и кинула стопку на стол. — Действительно, никогда не стоит брать уроков плавания у тонущего человека.
— Да, — с некоторым будто бы сожалением или даже стыдясь сказал Женька. — И особенно вот эти аплодисменты смешные, мне они стенограммы съездов партии напоминают. Там через каждые два абцаза “бурные, несмолкающие овации”.
— Из той же серии, что смех за кадром в несмешных сериалах, — сказала Аня.
Гм, решила я, а она не лишена остроумия.
Правлю завиральную статью, автор которой, кажется, всерьез утверждает преимущества монархии над всеми другими способами государственного устройства, подкрепляя свое положение доводами: “Мы знаем о Царствии Небесном, но никто никогда не слышал о небесной республике и всевышнем президенте”. На словах “демократия есть одно из проявлений первородной поврежденности человеческой природы” перебили: в келью вошел человек в пальто и шарфе, высокий, размашистый, заговорил, как забился в клетке, прыгая с темы на тему:
— Книга потрясающая, обязательно, как выйдет, принесу. Я даже взял кредит, чтобы она вышла побыстрее. Дело в том, что если она выйдет после выставки, то не окупится. Нет, мне не важно что-то получить. Главное, чтобы она “отбилась”... Важно, чтоб вышла до пятнадцатого — а она выйдет. Я моторолу продал, — почему-то продолжил он ни с того ни с сего, в прежнем темпе. — Если нужны какие-то аксессуары к сотовым телефонам, почти все я могу купить на треть дешевле, чем везде. В магазине, где я раньше был завмагом… Аккумулятор я могу купить за двести, сравните, сколько везде.
— Да, почувствуйте разницу, — сказала Надежда, поддерживая, видно, разговор.
Впрочем, говорящий не нуждался ни в какой поддержке. Он продолжал шпарить свое:
— Он гарантийный!.. А сын смотрит и смотрит фильмы. Хочу, говорит, в Гонконг. Зачем? Там Джеки Чан живет.
— Ой-ё…
— А мы и собираемся съездить, да. В июле. Дней на десять. А у моего приятеля телефон — действует только в режиме обычного телефона, никаких эсэмэсов, картинок, и весит чуть не пять килограмм, таких телефонов, может, по Москве сто штук осталось — и у него хотят отобрать, потому что тормозит сеть. Хотите, мы вам смартфончик купим, соблазняют. А он не уступает. На принцип пошел…
Надежда снова кивнула. Мои пальцы в экстазе предвкушения зарисовки с реальности застыли над “демократией”.
— Все. Поползу я. Дел такая уйма, отдыхать некогда.
И так же неожиданно, как явился, оратор выпал за дверь.
Святая Ксения Петербуржская осталась вдовой в двадцать шесть лет и заявила всем, что умерла она, а ее муж Андрей Федорович жив и воплотился в нее. Я хорошо понимаю ее безумие, это мой тип безумия. Она переживала настоящую любовь, а любовь всегда повреждает в рассудке. И вот она оставила себе только одежду мужа, в которую облеклась, все раздала и раздарила и откликалась лишь на мужнино имя. Мнимым безумием обличила безумие мира.
Между тем покрытая голова и юбка в пол вынуждают держаться совершенно иначе. Я опускаю глаза и, кажется, краснею, когда доводится обратиться к кому-нибудь из них. И они — они тоже. И только когда какой-нибудь из этих отшельников обожжет тебя взглядом, в котором и поле Куликово, и ржаные колосья с васильками, понимаешь, сколько живой силы клокочет в мальчишьем смирении.
Почему-то снова вспомнились записки солдата. У настольной лампы перебирая события дня, я хлопнула себя по лбу: переписка. И достала пачку затертых конвертов.
Постепенно тон солдата менялся. Буквально через несколько месяцев это был уже совсем не тот романтик, желторотик, прибывший в места дислокации своих смутных мечтаний. Записки перемежались цитатами, и вообще по тексту было видно, что солдат не расставался с молитвословом.
“21 декабря 2001. Чечня.
Павел Ст<нрзб>ый: „Еще немного — и мои глаза увидят совсем иной мир, в принципе, такой же, но более просторный и подробный в своем прекрасном изобилии”. (Человек перед тем, как его посадили в тюрьму, так сказал.)
22 февраля 2002.
День начался с инструктажа на полковом плацу. Инструктировал ИРД (инженерную разведку дороги) капитан Байкалов. Первое, о чем он ежедневно говорил, было — „запомните, вас всех ждут дома”.
Ровно год назад, 22 февраля, в такой же предпраздничный день был совершен подрыв на дороге. Три трупа и четверо раненых. Витька Ни-рук-ни-ног (Нечипорук), который в тот день участвовал в разминировании, рассказывал, что БМП полностью была облита кровью. Движемся в Гирзель-аул. Между Кишкиды и Суворовюрта были слышны пулеметные очереди. Что там произошло, так и не ясно. Больше всего гнетет эта неясность.
Были в лагере, слева — минное поле. Наши знали, не ходили, но кто-то там схлопотал мину, скорее даже двое — потому что напоровшегося часто сразу убивает на месте, а там визжали. Мы не смотрели кто. Кругом бардак, невнятица и неразбериха. Чувствуешь себя иголкой, затерянной в стоге сена, и так, будто за спиной — ничего нет.
