Новый мир, 2007 № 01 - [35]

Бывают моменты, когда нужно быть беспощадным. Разрубить узел. И зажить по новой... Сергеев улыбнулся, уверенный, что сделал первый шаг в правильной, осмысленной жизни. Еще много чего впереди. Работа... С работой необходимо разобраться: то, чем сейчас занимается, — это медленная гибель, постепенное увязание в трясине. Вот скажут в понедельник: ты уволен, — и он погиб. Вместе с семьей. Ведь он ничего не умеет. Тридцать два года непонятности позади. И место приказчика. Его пока держат там — внешность, дикция, если текст отрепетирован, обходительность. А через год, через два... Надо менять самому, готовить надежную базу для детей, для собственной старости. Жалко, с высшим образованием не получилось, а теперь — только заочное платное...

В животе резко засосало, и Сергеев каким-то внутренним зрением увидел, как из ног, рук, из головы потекли к сердцу соки, резервные запасы энергии для поддержания жизни. Сердце потребовало пищи, чтоб перекачивать кровь... Нет, слабеть сейчас нельзя. И он вытащил из кармана колбасу, стал откусывать большие куски, торопливо глотал... Колбаса была необыкновенно вкусной, настоящей, как когда-то. Когда-то Сергеев больше всего любил, вернувшись из школы, сделать себе бутерброд — толстый пласт вареной колбасы на батон и — сладкий чай с молоком. Сесть в кресло, жевать, смотреть телевизор... Какие тогда были передачи в будние дни после обеда? Субботние и воскресные он хорошо помнил — “Будильник”, “Очевидное — невероятное”, “Служу Советскому Союзу”, “В мире животных”, “Здоровье”, “Клуб кинопутешествий”, “Музыкальный киоск”, “Утренняя почта”. Конечно, “В гостях у сказки”, куда он несколько раз посылал рисунки тете Вале Леонтьевой, а до этого посылал в “АБВГДейку”... Да, эти передачи он помнил. А в будни? И вообще, как там было — двадцать лет назад?

Двадцать лет назад ему было двенадцать. Да, двенадцать. Он считал себя еще недостаточно взрослым для настоящей жизни, считал, что все настоящее впереди, а пока надо подождать, повзрослеть. А оказалось... В детстве он очень хотел стать хоккеистом. Тогда многие хотели стать хоккеистами... И несколько раз Никита просил родителей отвести его туда, где учат играть в хоккей. Он болел за “ЦСКА”. Собирал открытки, вымпелы, значки, гонял с пацанами шайбу во дворе... Но родители то забывали, то начинали искать адрес и не находили, то он сам на какое-то время забывал. Как раз лет в двенадцать понял, что уже самостоятельно может взять и прийти в хоккейную школу. Нашел, где она находится, приехал. И ему отказали. Просто спросили, как он катается на коньках. Он не умел. “Поздно, парень, в твоем возрасте с нуля начинать”, — сказал тренер. И все. И тогда Сергеев впервые понял, что многое ему уже поздно. И с каждым годом этих “поздно” становилось все больше, больше. Скоро и совсем что-нибудь элементарное совершить станет поздно. На работу, говорят, после тридцати пяти устроиться теперь почти невозможно. Три года осталось...

 

14

Конечно, прибежала жена, начала:

— Ты что ей наговорил?! Зачем? Она там в истерике! Ехать хочет! Она же выпила... До первого столба!..

— Садись, пожалуйста. Сядь. — Сергеев чувствовал в себе недобрую, но необходимую твердость. — Ну, присядь.

Жена присела.

— Что?

— Давай поговорим.

— Давай Наталью успокоим. Скажи, что пошутил, извинись.

— Нет... Давай поговорим.

— О чем? — В ее голосе послышалась тревога.

— О жизни. О нас. Нам ведь есть о чем поговорить. Ведь так?

— Да, наверное. И что?

Сергеев усмехнулся. Протянул ей бутылку:

— Каплю выпьешь?

Жена взяла бутылку, но, увидев, что это водка, возмутилась:

— Ты сдурел? Я же ребенка кормлю!

— Ну не зли-ись. От глотка ничего не будет. Так, чтоб поговорить.

— Иди лучше спать. Завтра поговорим.

— Нет, — вздохнул Сергеев, — только сегодня. Видишь, ночь какая, и вообще все одно к одному... — Глотнул сам, уткнулся носом в колбасу, занюхал. — Это трудно выразить, но как-то... Не так как-то жизнь идет... То есть... То есть, с одной стороны, все нормально, благополучно. Слава богу. А с другой... Я сижу и думаю, вспоминаю... Хорошо вот так подумать на воздухе, ночью... Столько всего приходит... И страшное тоже...

Жена не перебивала. Смотрела и ждала. Уж лучше бы перебила.

— Я вот маленьким был когда, кашу эту ел манную и думал — ну ладно, поем, а когда вырасту, ни за что не буду. Буду мясо есть, картошку, яблоки. Твердое буду есть, как взрослый... Стал — ем мясо, картошку, а жизнь... Понимаешь, сама жизнь как каша стала. Такая разваренная вся, как в детстве. Ни крупинок, ничего — зубам не за что зацепиться. Однородность течет. И что? И куда это всё?.. Ну вот... Понимаешь?

Жена промолчала. Сергеев поставил бутылку. Потер виски. Уже совсем с трудом, жалея, что вообще начал, заговорил дальше:

— И вот думаю, как бы так сделать... Чтоб крупинки какие-то. Сюда ехали, думал — вот, крупинка, почувствую, а оказалось... Ты в походы ходила, рисковала там... байдарки, сплавы. А у меня-то не было. Я даже плавать не умею. И на коньках не умею. Хм! И машину водить не умею, и... Ты вот ругаешься, что свет в прихожей не горит, а я не разбираюсь в электричестве. Не умею... Вообще ничего я не умею...