Новый мир, 2006 № 06 - [3]

Странным Бобе показалось, что уважаемый мэтр не нашел нужным нарисовать Букашку, которая, конечно, украсила бы полотно. Однако воля художника — тоже непреложный закон. И это обычай № 4. Да и Бука оберегала своего детеныша так трепетно, что только благодарно покивала мэтру Коро за то, что ни одним мазком не намекнул на существование Букашки, мирно посапывавшей в лохматой осенней траве.

Но надо отдать должное Бобе, который, тщательно соблюдая обычаи № 5(“Эльф должен всемерно защищать художественное полотно,закрепленное за ним в пожизненное пользование. Таков обычай”) и № 5а (Эльф должен всемерно изучать то, что защищает. Таков обычай”), очень внимательно прочел статью о своем пейзаже в толстой книге. Не сразу, конечно, как познакомился с Букой, и не тогда даже, когда его родной пейзаж был куплен для императорского музея в далеком Санкт-Петербурге. Прошло еще много лет, пока, прогуливаясь перед вечерней дойкой по Эрмитажу, Боба заметил книжный киоск, где среди множества разных изданий безошибочно выбрал нужное: “Государственный Эрмитаж. Ленинград” из серии “Музеи мира”. Именно здесь была помещена небольшая статья о мэтре Коро и занимавшем Бобу пейзаже.

С замиранием сердца Боба вчитывался в текст, написанный так странно холодно про то, что украшало его жизнь, что делало его существование осмысленным, за счет чего он вообще оставался живым эльфом. С одним утверждением автора Боба согласился почти сразу. В статье было написано:Художник не стремится передать какое-то мгновение. Все продумано и взвешено. Не мгновение, конечно. И продумано до мелочей. Уж кому, как не Бобе, это было знать. А вот словечко “взвешено” Бобу насторожило до крайности: что там взвешивают? что за неуместные намеки? неужели кто-то узнал про… Боба даже додумать эту мысль не позволил себе, чтобы не нарушить обычая № 5б (“Эльф может обсуждать источник своего питания только с эльфом. Таков обычай”). Поразмыслив, Боба тем не менее пришел к выводу, что вряд ли автору статьи что-нибудь известно об удоях Буки и привесе Букашки. И, успокоившись, продолжил изучение научного описания, которое его в завершении раздосадовало.Серебристость гаммы нарушается одним ярким ударом — платком пастушки. Странное существо — человек! Платок картонной пастушки — для него удар. И ведь ни словом не обмолвился о теплой розово-рыжей Буке, которая не удар даже, а потрясение! Но про “серебристость гаммы” Бобе очень понравилось, и он решил на ближайшем конгрессе Международного движения музейных эльфов блеснуть.

Музейные эльфы проводили свои конгрессы довольно часто — раз в двадцать пять лет, отдавая дань обычаю № 6 — “Эльфы музейные обмениваются впечатлениями об аукционах живописных полотен не менее четырех раз в сто лет. Таков обычай”. Во время конгресса можно было узнать о перемещениях своих соплеменников по мировым коллекциям, о способах питания, о некоторых аспектах вмененных диет (калорийность, насыщенность витаминами и др.) и об условиях хранения картин в различных галереях. А придумал все это Боба.

Вот за эту свою идею Боба был особо расположен к Буке. Ведь только благодаря плодородной своей “симменталочке” Боба стал первым среди эльфов лакторианцем и за последние сто с лишним лет не только принимал активное участие в подборе картин-кормилиц для новых эльфов, но и необычайно отточил свой ум. И это было признано всем, основанным самим Бобой, сообществом — и по справедливости, и по обычаю № 7 (“Эльф безмерно благодарен эльфу, предложившему альтернативный источник питания. Таков обычай”).

Закончив дойку, Боба напоил парным молочком Букашку и чуть-чуть поиграл с ней, потом отнес дубовые ведра с молоком на ферму, вернулся к Буке, помыл ее и отправился перекусить. К домику, в котором располагалась ферма, ничуть не нарушив художественного замысла мэтра, Боба давно сделал пристроечку. Здесь Боба, устроившись с удобствами, любил откушать сыров благородных из собственных подвалов. Отужинав, Боба на прощание помахал рукой Буке (Букашка уже сладко спала), выбрался из картины, смешался с толпой экскурсантов и спустился на второй этаж.

В этот момент Боба почувствовал приятное теплое покалывание за левым ухом и понял, что его давно дремавшее Радостное Существо просыпается. Оно потянулось, немного поерзало, пробежалось по всему организму Бобы и быстро заполнило весь его объем. Боба слегка, но только слегка, не нарушая обычая № 8,трактующегонедопустимость чрезмерных прыжков и прочих полетов в присутствии неэльфов, подпрыгнул, чтобы Радостное Существо расправилось окончательно. Потом подошел к окну, выходящему на Неву. На другом берегу извивался барельефами и чугунными решетками модерн Петроградской стороны, покалывал тучки каменными башенками и шпилями. А три самые заметные — золотой шпиль на колокольне Петропавловского собора, голубого фарфора минарет турецкой мечети и стальной каркас телевизионной вышки — образовывали треугольник времен, на котором прочно держалось громадное облако. Боба полюбовался роскошным видом и, старательно печатая шаг, чтобы ни в коем случае не взлететь, стал прогуливаться по залам музея, при этом перебирая мысленно мотивы давно задуманного трактата “Кучевые облака в архитектурном облике Санкт-Петербурга”.