Новый мир, 2005 № 12 - [53]

Между тем вспоминается, что написал Пушкин одному из своих корреспондентов после явно неблаговидного поступка Николая Павловича — перлюстрации личного письма поэта: “Что же делать? Как ни поверни, но правительство — единственный европеец у нас в России. Лишь от него одного зависит, не стать ли еще во сто раз хуже: никто бы этого даже и не заметил…”

Но ссылками на авторитеты ничего доказать нельзя. И фактами нельзя тоже: на бескрайних пространствах русской истории любой без труда находит эффектные подтверждения своей правоты. К тому же призванные что-либо доказать факты подчас выразительно доказывают обратное. Кто не слыхал, для примера, о новгородской свободе? Вот ведь когда в России все было — демократия, народоправство. А задушило — треклятое самодержавие. Как тут не напомнить в нескольких словах хоть того же Ключевского: эффективно править городом кулачное вече попросту не могло. Потому что для этого нужна не луженая глотка, апроцедура(уже греки времен Геродота понимали значение ее). Как вкратце не пояснить, что Новгород вообще не был республикой — авыборной монархиейпо существу. (Сильные торговые города — Венеция, Флоренция, Новгород — неохотно расставались с этим хорошо знакомым раннему Средневековью политическим институтом.) Впрочем, на закате новгородского бытия, где-то в XIV веке, вече сделалось-таки наконец подлинным хозяином города. И тогда перед богатейшей, с отличным географическим положением русской крепостью встал единственный важный вопрос: идти ей под московского Ивана или под литовского Казимира…

Но почти бесполезно говорить обо всем этом. Привычные образы формируют наше сознание — а не свежий беспристрастный взгляд. Да столь далекие времена и не будут интересовать нас. Чтобы содержательно рассмотреть что-либо, надо предмет рассмотрений жестко ограничить.

Начнем же с ограничений, которые мы заранее налагаем на наш текст. Интересующий нас период русской истории —петровский:именно петровские преобразования и сформировали в основных чертах общество и государство в сегодняшнем смысле этих слов. Труднее выбрать, так сказать, основной критерий общественно-государственного добра и зла: прогресс, демократия, равенство, братство — взаимозаменяемое употребление этих когда-то выразительно звучавших слов вконец обессмыслило их. Что же действительно является синонимом позитивного, “прогрессивного” развития отечественной истории?

По нашему мнению — просвещение и реформы. Исторический путь христианского мира давно определяется западными, протестантскими странами — “нашими” по основной системе своих ценностей, но часто весьма далекими от нас по интерпретации их. Хорош ли этот путь, плох ли — отдельный вопрос. Но в наличествующей ситуации перед Россией давно, как в древней былине, три пути. Можно было пребывать в самобытности, не обращая особого внимания на окружающий мир. И это было быдо времениуютно и спокойно, в огромной богатейшей стране. Но потом это время пришло бы, и в итоге несложной военной операции Великая армия превратила бы нас в наполеоновский департамент. Второй путь: раствориться в протестантском прогрессе, а о собственных базовых ценностях забыть; ясно, что и это — путь к историческому несуществованию страны.

Послепетровская Россия выбрала третье направление: путь постоянных последовательных реформ. Не отказываться от своего подлинногосущества,но постоянно корректировать Европой своеисторическоебытие — это был трудный, требующий максимального напряжения путь. Тончайше чувствовавший русскую ситуацию Пушкин назвал однажды Романовых “революционерами на троне”. Полушутя. Но и всерьез.Кардинальныереформы безрадикальнойломки — сколько сил должно было уходить, чтобы все время чувствовать едва уловимую грань…

И православная европейская Империя состоялась, со времени Екатерины Великой Россия шла и шла путем просвещения и реформ. “И пришла”, — возразят мне. Что ж, лишь примитивные, не представляющие культурного интереса исторические организмы долговечны и непоколебимы. За свое недолгое двухсотлетнее бытие Империя успела принести непреходящий плод: великую культуру. И лишь возможность вновь продолжить путь реформ и просвещения дает сегодня робкую надежду на воскрешение ее.

Как же Россия шла по этому пути? Как соотносились на нем общество и власть — два основных, непременных участника процесса?

Ответ на этот вопрос не может быть полным в рамках журнальной статьи. Мы хотим лишь напомнить некоторые важные ситуации и события. В принципе, они известны читателю и без нас. Но знание это — пассивное: тенденциозно воспитанное сознание непроизвольно отторгает его. Заменить это отторжениеразмышлением— вот максимум, на который мы тщимся претендовать.

 

Действие первое. Верховники и престол

Стоял январь 1730 года, не минуло и пяти лет с кончины Петра. А в Москве начали уже разыгрываться события, типологически родственные тем, что колебали и преобразовывали абсолютистские страны “классической” Европы. Инициатором событий стали оппозиционные престолу круги: воспользовавшись очередной дворцовой неразберихой, они попытались ограничить абсолютизм. По времени попытка эта уложилась в пять недель, закончилась она полным провалом — наша историческая память отмахивается от подобных событий: они не состоялись, и их как бы нет. Но в процессе российского крушения ХХ века событие это привлекло пристальное внимание политических мыслителей. В частности, о нем написал большую работу Милюков; а вот какую характеристику дал “заговору верховников” Петр Струве: