Они, говорил солдат, глотали гвозди.
Я купил место на утренний рейс, турецкие авиалинии. Для ночлега мне посоветовали гостиницу “Красная”. Дорогу до “Красной” опять показывал солдатик.
Когда-то гостиница “Красная” считалась самым шикарным заведением Одессы. Видимо, в память об этом с меня содрали сотню за ночь. “Вы же иностранец”, — криво улыбнулись бровастые девки за стойкой. Поднимаясь по ступенькам, обернулся — за стеклом маячила гимнастерка. Солдатик все это время ждал на улице и уходить не собирался.
Я лег в ботинках на койку, расстегнул ремень. Не помню, сколько пролежал в темноте. Может быть, пять минут, может, час. За стеной сифонил унитаз, под потолком скрипела лепнина.
Кажется, я задремал, когда у дверей раздался короткий шорох. Это были полароидные снимки, которые кто-то сунул под дверь.
Я присел около снимков на корточки. Чернобровая девица с белым одутловатым лицом, на обороте имя “Изабелла”. Номер внутреннего телефона.
Две другие девицы, Лидия и Земфира, мало чем отличались от Изабеллы. И я отправил винный набор обратно в щель.
Выглянув через пять минут, обнаружил, что они исчезли.
Кое-как ополоснувшись холодной водой, встал на коврик и снова огляделся. Комната как комната, ничего особенного. Осунувшийся шкаф, тумбочка, салфетка в чайных разводах. Кособокий абажур. А между окон под стеклом в рамке — карта. Старая карта Черного моря с промерами глубин и рисунком береговой полосы. Я долго изучал ее, пока наконец не заметил отражение собственного лица. Острова, заливы, дельты — вся география разместилась на моей физиономии.
Плохо выбритая Болгария, родимое пятно Крыма, турецкая борода.
Поставив будильник на семь утра, я закрыл глаза и понял, что меня снова укачивает. Обхватил край дивана. Где-то в порту голосил траулер, хлопнуло окно, послышался звон посуды.
Я засыпал в Одессе, которая была эпизодом моего безмятежного детства, а теперь стала эпизодом зрелости. Между этими городами уместилась жизнь длиною в тридцать лет.
3
Зачем люди снимаются с места? едут куда подальше? Говорят, путешествуя, люди бегут от себя. Не знаю. Я всегда считал, что эту фразу придумали домоседы. Мне казалось, что, путешествуя, человек приближается к себе. Просто с другой стороны.
Последний год мне стало казаться, что жизнь вокруг и я сам перестали существовать во времени. Как-то незаметно, неслышно время кончилось. Свернулось в трубку.
Люди, вещи, все перестало меняться, застыло в пустоте.
Или я потерял почву под ногами?
На тридцатилетие друзья подарили мне “Историю османской архитектуры”. Я купил Коран, стал штудировать книги, записался в библиотеку. Ходил на курсы арабского на Татарской улице.
С удивлением и каким-то восхищением я обнаружил, что искусство ислама идеально выражает современный мир. Пестрый и единый. Поверхностный. Замысловатый.
Мир, в котором кончилось время.
Я работал журналистом в интерьерном журнале. Как и все журналисты, мечтал написать книгу. Увлекшись архитектурой, я понял, что это будет книга о мечетях, которые построил Синан. Книга о золотом веке Османской империи, где жил великий зодчий.
“Турция”, “архитектура” — эти слова не давали мне покоя с детства, и, может быть, позже я расскажу, в чем тут дело.
К тому же моя девушка вдруг объявила, что едет в Америку. Стажировка в университете, один семестр. Но кто возвращался из Америки в срок? И я понял, что решение принято. Последний год она все чаще намекала, что нам надо менять отношения; что она устала жить одна, да и мне пора кончать с моим затворничеством.
Я же все медлил, сомневался.
И вот она уехала. Что мне оставалось делать? В журнале, где я работал, шло сокращение штата. Руководство с опаской смотрело на мои исламские увлечения, и моя кандидатура числилась среди первых.
Чтобы избежать унизительной процедуры, я взял отпуск за свой счет и тоже отправился в путь.
Только в другую сторону.
4
Спал я урывками, то и дело вскакивая проверить, сколько осталось. За пять минут до звонка выключил кнопку.
Ресторан, задрапированный малиновым бархатом, пустовал. На завтрак принесли кривую сардельку с репчатым луком и подсохший кетчуп цвета драпировки.
В аэропорт пришлось ехать натощак.
Зал вылетов оказался как две капли похожим на портовые кассы. Тот же газированный автомат в углу, те же шторки на окнах и залы, разлинованные пыльными лучами.
Самолет вылетел полупустым. Я пил турецкое белое “Doluca” и смотрел на девушку впереди. Пегая, на пояснице черная татуировка. Когда она нагибалась, к татуировке присоединялась черная полоска трусов.
В общем, в самолете я приготовился не скучать.
Рядом с девушкой на место 24-а сел тучный мужчина. Пористое лицо, сплющенное сверху; настоящая жаба. Со школы терпеть не могу толстых.
Откинув кресло, жаба заснул и во сне завалился на девушку. Та отпихнула его, но через несколько минут все повторилось.
Девушка пересела, татуировка и трусы исчезли.
Проснувшись, жаба резко поднял спинку. Стакан с вином упал мне на колени. Чертыхаясь, я вызвал стюардессу. Чтобы загладить неловкость, она пообещала турецкое шампанское из бизнес-класса.
Шампанское оказалось теплым.
Тем временем море кончилось, внизу раскинулась желтая равнина. Кое-где мелькали голубые зрачки бассейнов, темные пятна леса. Мы подлетали к Стамбулу.
