Новый мир, 2005 № 04 - [23]

Думая, что это кто-нибудь из соседнего номера, он резко встал и не одеваясь направился к двери, распахнул ее.

На пороге стоял парень в темных брючках, белой рубашке с закатанными рукавами, с вместительной синей сумкой на длинном ремне.

— Здравствуйте, — сказал он. — Я ваш сосед. — Он переступил порог, но, увидев девушку, остановился. В недоумении поправил очки, оглянулся на него, спросил, какой это номер? шестнадцатый? Тогда правильно... Юноша снова посмотрел на девушку под простыней.

— Кто тебя сюда направил?

— Дежурная.

— Здесь мы. Это номер на двоих, — сказал он, подтягивая трусы.

Юноша окинул взглядом номер и начал краснеть. Как у всех рыжих, у него была тонкая кожа. Хотя, возможно, он и не рыжий был, в утреннем свете не разберешь.

— Мм, пойду уточню.

— Не забудь сумку.

— Да, конечно.

Он вышел.

— Явление... сына народу!

— Какое-то недоразумение, — отозвалась девушка.

Он шагнул к раковине в ржавых разводах, отвернул вентиль, кран засипел, обдал растрескавшуюся раковину брызгами и умолк.

— Вот черт!..

Он ударил кулаком по трубе.

— Этого не хватало.

— ...Здесь заканчиваются не только железные дороги, — сказала она.

— Пойдем на реку? — предложил он. — Как обычно.

— Подождем.

— Но пора искать какую-нибудь харчевню, я проголодался. Ну давай, что ли, минералкой умоемся.

— Ты что?

— А что, полезно. Чем только люди не умываются. Бедуины — песком. Зороастрийцы — коровьей мочой. Цари принимают молочные ванны.

— Какие еще цари?

В это время дверь без стука открылась и в номер вошла приземистая женщина в светлой блузе, серой юбке, черных туфлях. Ее накрашенные брови резко выделялись на бледном напудренном лице, красная полоска узких губ не сулила ничего приятного. И точно, она начала с претензий. На каком основании вы выставляете за порог наших клиентов?

— Молодой человек! — позвала она.

И из коридора вошел давешний юноша, смотрел в сторону.

— Это ваш клиент, а не наш, — парировал он, стягивая с кровати простыню и закутываясь в нее, как в тогу. — Вот и разбирайтесь. А мы-то при чем?

Женщина внимательно-тяжко посмотрела на него.

— Не разыгрывайте тут, — сказала она спокойно. — Молодой человек, занимайте любое свободное место, чувствуйте себя как дома. Здесь еще три свободных места.

— Как это — свободных? Этот номер заняли мы.

— Как это — заняли?

— Ну вот так, договорились. Заплатили.

— Платить вы будете потом, не надо лукавить.

— Стоп. Перед вами дежурил... такой коротышка, с усиками, чернявый?

— Что вы хотите этим сказать?

— Ничего. Вот с ним мы и условились.

Женщина усмехнулась:

— Вот с ним и разбирайтесь. А вы, молодой человек, располагайтесь, нечего стесняться!

Он чертыхнулся.

Она кивнула:

— Со мной этот номер не пройдет.

Повернулась и вышла, твердо стуча каблуками черных туфель.

Юноша топтался у двери, не знал, что делать.

— Неужели... да! похоже, нас надули. Пойти узнать его телефон? адрес?

— Это бесполезно, перестань.

— Но он обвел меня вокруг пальца как мальчишку. Что за свинство! Мы же договорились?! Номер наш. И вдруг приводят...

— Я этого не знал, — сказал юноша.

— Теперь-то знаешь.

— Вообще-то она утверждает, что больше свободных мест нет, — сказал юноша.

— Конечно нет. Пока не пошуршишь бумажками! — Он прищелкнул пальцами.

Юноша серьезно посмотрел на него. Его увеличенные стеклами очков зеленоватые глаза выражали недоумение.

— Бумажками, бумажками с дензнаками, водяными!

— В смысле... взятку?

— Приятно иметь дело со смышленым человеком.

— У меня нет лишних денег.

— А у кого они есть?

— Ты... студент? — спросила девушка.

— Нет, — ответил он. — Еду поступать.

— Куда, если не секрет?

— В смысле?

— В какой вуз?

— В консерваторию, — сказал он и начал краснеть.

— Пра-а-вда? На чем же играешь?

— На душевных струнах дежурных гостиниц, — сказал завернутый в простыню.

Юноша покосился на него, снова повесил сумку на плечо и повернул к двери.

— Куда же ты пойдешь? — спросила она.

— Попробую... договориться, — ответил юноша не оборачиваясь.

— Верное решение! Надо дерзать, а то так ничего и не добьешься в этой жизни, — с отеческой бодростью напутствовал его он.

Они остались одни. Он повернул в скважине ключ.

— Пусть ломают.

Она молчала. Он взглянул на нее, разгуливая по номеру в простыне.

— Ему проще. Один. Никаких проблем. Ночлег под любым кустом. Поел хлеба с сыром, запил, сумку под голову.

Он снова покосился на нее.

— И неизвестно, что у него там в сумке. Достал бы... литавры, может, у него специальность такая. Или скрипку. Начал бы музицировать. Мало нам шума. Под боком тихоокеанское лежбище сивучей, из коридора прет сивухой, ты не почувствовала?

— Нет.

— Тебе нездоровится?

— Все в порядке. Просто... ты же сам говорил.

— Что я говорил?

— Ну, что дорожное братство бессребреников, орден Иерихонской розы...

— Я это говорил? — спросил он, останавливаясь.

— Может быть, вот точно так когда-то пробирался Моцарт в Вену.

— Моцарт не пробирался. Его с четырех лет возил по столицам папаша.

— Я имела в виду не Моцарта, а Моцарта вообще.

— Он тебе так понравился?

— Моцарт?

— Да этот салага.

— Нет, но ты же сам говорил о каких-то неписаных законах дороги, мол, делись горбушкой...

— Но не подружкой? Этого я не говорил, случайно?