Новый мир, 2002 № 02 - [34]

Зачем же меня ты покинул?

Как будто в промозглый колодец без дна,

откуда звезда ни одна не видна,

ты черный стакан опрокинул.

Тебе бы к лицу был античный фиал.

Влюбленный в земное, ты не представлял

посмертного существованья.

Но если, родной мой, все это не ложь,

дай знать мне, какую там чашу ты пьешь,

сладка ль тебе гроздь воздаянья?

И если все это неправда — в ночи,

явившись ко мне, улыбнись и молчи,

надежде моей не переча.

Позволь мне молиться, чтоб вихорь и град

не выбили маленький твой вертоград,

где ждет нас блаженная встреча.

* * *

Каждый шаг дается с болью.

Жизнь твоя почти не жизнь.

Положись на Божью волю,

если можешь, положись.

Что случилось — то случилось.

Не оглядывайся вспять.

И рассчитывай на милость

давшего Себя распять.

* * *

Веет холодом, как из могилы.

До рассвета четыре часа.

Даже близкие люди немилы —

отнимают последние силы

телефонные их голоса.

Днем и ночью о помощи молишь,

заклиная жестокую боль.

Милосердный мой, выжить всего лишь

мне хотелось бы, если позволишь, —

но хотя бы забыться позволь.

Неужели такие мытарства,

отвращение, ужас и бред

исцеляют вернее лекарства,

открывают небесное царство,

зажигают божественный свет?

* * *

Я хотел бы прижаться к маме

и сказать: помоги, родная!

Но ко мне с пустыми руками

почтальон вернулся из рая.

Ты не пишешь мне больше писем.

Отведи меня снова в детство,

чтоб я стал от тебя зависим,

никуда не сумел бы деться.

Ты бы мне наливала грелку.

 Ах, когда бы не умерла ты,

унесла бы мою тарелку,

убрала бы мою палату.

А теперь лишь глубокой ночью,

да и то лишь по Божьей воле,

я увижу тебя воочью,

забываясь от тяжкой боли.

* * *

Мой бедный мальчик, жизнь одна лишь —

да и ее прожить невмочь.

Читаешь, пишешь, а не знаешь,

какая наступает ночь,

какая тьма уже струится

в окно сквозь тусклое стекло.

Перелистни ж еще страницу,

пока глазам твоим светло.

Нина Горланова, Вячеслав Букур Два рассказа

Горланова Нина Викторовна и Букур Вячеслав Иванович родились в Пермской области. Авторы «Романа воспитания», повестей «Учитель иврита», «Тургенев — сын Ахматовой», «Капсула времени» и др. Печатались в журналах «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Звезда». Живут в Перми.

Елена Прекрасная

Нечего стесняться, что мы любим Пермь. Столько здесь породистых лиц, что каждое второе можно поместить на обложку журнала! А Петелина была вообще из какой-то будущей Перми, где никто не станет копаться в мусорных баках… Впрочем, мы видели ее всего раз, лет так уже двадцать тому назад, когда у нее было прозвище Елена Прекрасная. Елена Климентьевна была сахарно-смуглого вида, и реяли какие-то беспричинные отблески во всей ее фигуре. В общем, казалось, что прозвище — точное. И выглядела в свои пятьдесят она от силы на тридцать! Помнится, что и за один тот раз она успела вбить в нас массу своей биографии: были там дворянские корни, два образования, подлец отец Ромы… С Романом, ее сыном, нам и приходилось много общаться (поначалу он — с джунглями на голове и внутри, а потом — коммерсант, и тут же природа словно спохватилась, что его образ не соответствует новому положению, и запустила свои вездесущие руки к нему в волосы, нечувствительно пропалывая, так что через год он уже зеркалил лысиной).

Первый звонок. 27 апреля 2001 года она нам позвонила:

— Мой Ромочка ведь вам помогал! Помогите и вы мне: ремонт нужен, я не могу в такой обстановке… Семья у вас большая, рабочих рук полно! За неделю управитесь вшестером.

— Елена Климентьевна! У нас внук родился, мы себе ремонт в этом году не планируем, не то что вам…

— Ну и что — внук! Помогите хотя бы достать мои фамильные драгоценности! Ящики в комоде провалились, я не могу справиться, а чужих людей боязно просить — ограбят. Мой Рома вам всегда помогал.

Ну, мы никак не ожидали, что жизнь может так вертеться, как вошь на гребешке! Ее Рома ходил к нам как многолетний стукач и носил, как все соглядатаи, что-то утешительное и смягчающее на уровне курицы, а то и торта. Посудите: сказать ей о том, чем занимался сын — нельзя, но если все одиннадцать мам одиннадцати стукачей, которые паслись в нашем доме, попросят сейчас отслужить… И не нужно думать, что у нас была мания преследования: деньги-то на пригляд отпущены, а в Перми кругом одни самоотверженные коммунисты, ветераны войны, передовые рабочие — кого отслеживать-то? Оставались какие-то хилые писатели да шизанутые художники. Андропов, видите ли, по Венгрии понял, что восстание может начаться с группы молодых писателей, а мы теперь одиннадцати матерям одиннадцати стукачей будем, что ли, ремонт делать?!

Нас так и подмывало со скрипом зубовным, гримасами, в величественной позе сказать Елене: «Да ты знаешь, кто был твой Ромочка! Сикофант, дятел, в общем, по-простому — доносчик». Но взамен этого мы жалко блеяли в трубку: «Простите, пожалуйста, мы уже стары, больны… Внук… Сапоги девочкам-студенткам».

— Все так и должно быть, Ниночка… Она нам все может сказать, а мы ей — нет.

— А чего ты закашлялся? Слюной подавился?

— От вожделения. Как представил драгоценности в ее ящиках — слюна и побежала.

Помним: Роману все время были нужны свежие данные. Он заводил разговоры на заданные темы. Например, барственно снимал с полки свежий том Гегеля и произносил: