— Ну что, опять наксерился? — проговорила она.
— Странная терминология. — Я стал вдруг очень обидчив.
— А что же с тобой?
— Вот. Подарок. От чистого сердца оторвал! — Я протянул ей бутылку.
— …Попозже, ладно? — тронула за локоть меня.
Всюду бумаги разложены — даже на койке. Правильно она называет себя: ради денег крикнутая! Бумаги оглядел.
— Нулей-то, нулей-то! Что икры!
— …Хочешь икры?
— Нет! — ответил я гордо.
— Тогда давай работать! Садись.
Посмотрел на экранчике у нее… наполняет, видимо, свой журнальчик «Загар» — уже по всем пляжам раскинутый.
— Как лучше, — спрашивает, — магазин «Шило и мыло» или «Хоз-Мари»?
— Оба лучше.
— Да. Ты сегодня не в форме… А это как: «Подарки любимым по разумным ценам»?
— Гениально!
— Тогда садись за компьютер, пиши: «Овнам сейчас… рекомендуется получение взятки в особо крупных размерах»… Есть тут один такой. Ну что?
— Не буду!
— Тогда раздевайся.
— Это другой разговор.
— Стоп! Не надо.
— Пач-чему?
— Да так. Не стоит. Гляжу я на тучные поля за окном и думаю: что от тебя тут будет? Град? Ураган? У тебя ж так потрясения отмечаются?
— Да ну… ты преувеличиваешь!
— Я — нет. Ты — да. Одевайся!
Потом выпили с ней просто так и валялись, отдельно.
И солнце, в море садясь, руками разводило: а что делать?
— Семинар — дрянь, — с горечью сказал ей я. — Какое он отношение к этой жизни имеет?
— А давай скажем все, что о них думаем, — но через недельку?
— А не забудем?
— А забудем — совсем хорошо! — снова уселась за компьютер.
— На тебя заглядевшись учтиво, застрелился проезжий корнет! — проговорил я и вышел.
Вошел в лифт. Хотел поехать наверх — еще малость семинар послушать. Но тут увидал, вглядевшись, что верхняя кнопка залеплена чем-то белым вроде жвачки. Это она всюду жвачку свою разбрасывает. Во, и у меня на локте! Злобно оторвал — от локтя сначала, потом — от кнопки. Вдарил в кнопку — и полетел! Долго что-то летел. Двери наконец разъехались. И я шагнул — в полную тьму! Обернулся — и сзади уже тьма, двери захлопнулись. Стал руками ловить — и никакой опоры вокруг: ни двери, ни стенки! Где это я? Чье-то сиплое дыхание рядом. Мое? Куда это я взлетел-то? Смерть, что ли, матушка выглядит так? А как же дыхание?.. Прервется сейчас? И точно — получил вдруг из тьмы зверский удар, прямо в лицо. Ах вот как здесь принимают? Махнул во тьму — ну и, естественно, в пустоту — и тут же получил зверский удар в затылок. И упал — видимо, на пол, хотя какая тут терминология, в точности неизвестно.
Недавно же били меня? Но там мне больше понравилось: был какой-то видеоряд, какой-то был смысл, хоть и минимальный! А здесь? Страшно — и все. Но и этого им (кому?) мало показалось, вздрючили на ноги меня, куда-то поволокли. Этот странный бой с невидимками кончился вдруг — передо мною расширился свет… Тоннель, что ли, тот пресловутый? Лифт! Кабина лифта! Что-то родное хоть!
Вбили меня в него, размазали об стенку. Стал я кнопки искать, гляжу — все стенки в крови! Я, что ли, успел так намазать? Или это такой спецлифт? Кнопки вот. Нажал для контраста на самую нижнюю — и по стенке сполз. И вниз рухнул. Разъехалась дверь. Надо подниматься на ноги. Немножко поднялся — и выпал на чью-то белую грудь, в медицинском халате.
Опять я — «самый понятливый»? Но что тут можно понять?
Глава 8
Открыв глаза, я увидел над собой светящийся череп. Смутно вспомнив происшедшее, я понял, что нахожусь скорей всего в какой-то амбулатории, а светящийся надо мной череп — скорей всего мой, снятый на пленку и подсвеченный изнутри. Некоторое время любовался им и даже восхищался, но потом тревога посетила меня: если его тут повесили — значит, изучали, значит, не все в порядке с ним? После полученных мной в темноте ударов это немудрено. Кстати, кто же мне их нанес? И за какие заслуги? Видно, я вторгся в какую-то область тьмы, в которую не положено вторгаться? Но я же на обыкновенном лифте туда доехал! Отчаяние заполняло меня все больше. Дурак и на лифте заедет на эшафот — был про это фильм, кажется, французский.
И так я лежал в свете своего черепа, довольно мерзкого на просвет, и предавался отчаянию. Больше ничего не разглядывалось в полутьме — мерцал, кажется, какой-то стеклянный шкафчик. Вдруг скрипнула дверь, и я различил приближающийся белый халат, холодные руки на моем лице, потом, тоже холодный, блеск пенсне.
— Кто вы? — поинтересовался я.
— Профессор Мыцин.
— А!
— А вы…
Как бы половчее сказать:
— Я… племяш Зинаиды Ивановны!
— Я так и понял. — Довольно холодный ответ на мое восклицание.
— Вы знаете ее?
— Разумеется. Я ее ученик.
Тут бы и раскрыть всю душу — но он молчал.
— Ну… и как он? — Не утерпев, я кивнул на свой череп.
— Да на удивление хорошо. Никаких существенных изменений. Всего лишь несколько поверхностных гематом. Опорно-двигательный аппарат не поврежден.
— Так это, значит, большая удача? Странные эксперименты тут проводятся у вас!
— Это не у нас.
— Но в вашем же здании!
— Наше здание разнородно, — глухо произнес он весьма загадочную фразу.
— Вот хотелось бы это понять.
— Вот этого как раз не надо вам понимать! Вы что, решили уже все загадки жизни? Тайну человеческой речи? Возможность бесконечной Вселенной? Думайте над этим! И не отвлекайтесь на пустяки.
