Новый мир, 2000 № 10 - [62]

Меня вообще легко разлакомить: услышал, например, восторги другого мною уважаемого человека по поводу перечитанного им Василия Шукшина, взялся с ожиданием и сам. Не за все, конечно. «Любавиных», как и когда-то, чуть тронул — и отложил. «Я пришел дать вам волю» — тоже. Слишком помню свое первое и крепкое неприятие истерично кающегося народолюбивого кровопивца. Но вот — рассказы. И тут сплошь и рядом подстерегало разочарование. Досада: лучше б не перечитывать. Социальность проклятая оставила многие из них там, в том времени. Монотонная чудаковатость жизнелюбивых «чудиков», однозначность красномордых начальников, продавцов, бригадиров… Не знаю… Вдруг споткнулся, обрадовался: очень интересно! А рассказ имеет подзаголовок: «шутка». Значит, автор сам почувствовал: непривычное что-то. Или редакторы подстраховались. Шутки же, которые заведомо шутейны, — «До третьих петухов», «А поутру они проснулись» и проч. — не развеселили. На месте заманчивых двойных смыслов увиделся опять-таки социальный подтекст. Результат: убежденный ранее, что Шукшин, во-первых, писатель, а во-вторых, режиссер и актер, я сейчас склонен думать: нет, в кино интересней получилось. Сошлось многое: лицо, голос, слова, характер. Личность, не обуженная литературной «проблематикой». (Впрочем, делить на ипостаси, конечно, нельзя.)

Не новость: не мне одному эти вторые (третьи, четвертые) чтения приносят немало огорчений, но немало и радостей. А перечитывают многие; новых авторов никто (или почти никто) не знает. Литературные журналы практически недоступны, книги современных российских писателей выходят мизерными тиражами. В домах появляется литература чаще всего лоточная. Покупаются покетбуки с криминалом и эротикой, лечебники, эзотерика, несколько модных авторов-беллетристов.

Поэтому домашние старенькие библиотеки и прививают вкус и привычку ко второму чтению. И это дело, в общем-то, хорошее. Не взаглот и взахлеб, как бывало в шестидесятые (полуслепые машинописные копии, по ночам), семидесятые («Наш современник», смелость народная), восьмидесятые и девяностые («возвращенные» и новоявленные). Этот захлеб и заглот, кстати, тоже поверяется перечитыванием. Я при переезде на другую квартиру долго разбирал старые комплекты журналов (на 200 рубликов-с выписывали при зарплате 140–160 — в пору, когда деревья были большими, а рубль рублем), решая, что делать с теми, которые держал из-за текстов, а тексты давно уже имею в книгах. И невольно зачитывался чем-нибудь. Тот же «Современник». Пробуждение героев Распутина на Матере, в тумане, когда не поймут они, живы или уже в раю, — хорошее место. «Привычное дело», увлекшись, так и прочел от первой до последней строки. От «Усвятских шлемоносцев» трудно оторваться: ритм завораживает. «Царь-рыба» как хороша! — чумазые эти детишки у котлов с ухой, плоды хмельной любви один раз в год пирующей северянки, приговорка их: «Не уси усёного!» — замечательно…

Много и не замечательного, и на тех же страницах или соседних, но не хочу об этом.

Но чтобы кто-то сейчас сейчасного, извините за выражение, современного автора перечитывал — не слыхано и не видано этого. Даже если читатель его считает неплохим, даже если и вообще замечательным. Но… Как-то не утвердилось еще повсеместно, что он действительно замечательный. Не ошибаюсь ли я, думает читатель? Не потрачу ли время зря, доверившись обманчивому первому удовольствию?

Я и сам такой. Исключение: стихи перечитываю, которые люблю, независимо от того, в каком времени автор. Включая тех поэтов (обоего полу), которых знаю лично.

Прозу же — боюсь. Дурная закономерность: что нравилось в первом чтении (привычно азартном: это уже в крови), во втором — уже не так. Уже не проскакиваешь некоторые фрагменты (иногда довольно длинные) — потому что энергия словесной стихии (что ценю, может, более всего) тянет дальше и дальше, а останавливаешься и с горечью понимаешь: пустоват фрагмент, необязателен, на вырез просится. Как говорит один знакомый мой компьютерщик: «Делитировать бы это!» (Кнопочка «Delete» на клавиатуре, как всем известно: «уничтожить, убрать».) Я имею в виду чтение абсолютно вольное, а не редакторское; когда я работал в «Волге», перечитывать по два-три раза было обычной обязанностью. С целью. С мыслью: достойно ли журнала? И правило было общее: рукопись, не понравившаяся сразу, по горячему взгляду, в чтении производственном — чтоб решить участь — нравилась еще меньше, рукопись же понравившаяся нравилась еще больше.

Исключения радуют. И подтверждают давнюю мысль: хорошего автора один раз читать нельзя. Валерий Володин, например, с первого раза для кого-то вообще непрочитываем. Андрей Дмитриев, перечитанный, не кажется таким «густым» (это некоторых по первости пугает), а если словам иногда тесно, то мыслям известно что.

Раз, два — и обчелся? Да нет, просто раздражает обязаловка триад, горячих пятерок и десяток. Не хит-парад.

На самом деле радостей и при первом чтении не так уж много, поэтому, когда что-то понравится, звонишь об этом где только можешь. Из последних примеров: «Ланч»[7] Марины Палей. Очень понравилось. На всех углах хвалил. Но когда предложили написать несколько строк («Писатель о писателе» называется), второго чтения убоялся. Вдруг, как это было уже, не так понравится или вообще разонравится? Дело опасное.