Новый мир, 2000 № 02 - [139]

Лариса Кобринская. Риска. Стихотворения. Хьюстон, «Ноев ковчег», 1999, 129 стр.

Редкая и радостная ситуация — открыть в своем поколении незнакомого тебе Поэта; не так их много. Вышла первая книга поэта, хронологические пометки под стихами которого начинаются 1965 годом. Книга избранного. Вначале разбег: стихи 60-х, где сквозь «общепоэтический» язык тех лет только прорезается звучание будущего голоса. Там много неплохих стихов, им не особенно даже мешает поэтическое заговаривание автором судьбы, своеобразная психотерапия. А с чего, собственно, еще и начинается поэзия? Но — только начинается. Разбег, к счастью, недолог — Кобринская освобождается «от себя», сначала де-факто — в стихах 70-х годов, а потом и вполне отрефлектированно (стихи 1981 года «Хотите плакать?»). И еще: «Не плачь, дитя, любимый — лишь соблазн, / иллюзия. Любовь твоя бессмертна. / И ты на этом поприще бессменна», — это стихи не только о любви. Названное здесь надо принять как благо, как дар и больше на него не оглядываться, есть более насущные собеседники…

Саша Соколов. Палисандрия. Эссе. Выступления. Послесловие Бориса Гройса. Романы. СПб., «Симпозиум», 1999, 432 стр.

Весь известный читателю Саша Соколов в двух томах; для данного издания тексты отредактированы автором заново — самое репрезентативное на сегодня издание писателя.

Вряд ли купивший двухтомник кинется перечитывать все: поздняя правка не так уж кардинально изменила знакомые тексты, решит он скорее всего, и потому будет перечитывать под настроение. Но что он обязательно прочтет не откладывая — так это выступления и эссе писателя, впервые собранные вместе. И по причинам плотности и талантливости текстов, и для того, чтобы «сверить часы». Замечательное переживание — еще раз прочувствовать пафос Соколова, воспевающего свободу писателя-эмигранта, — но уже из другого социопсихологического пространства. Сегодня свободный выбор художником своего пути, «уход в молчание, в изгнание, в мастерство», уже не означает автоматически эмиграцию. И с не меньшей личной вовлеченностью прочитываются в этом эссе («Портрет художника в Америке в ожидании Нобеля») наблюдения Соколова за диктатом другого, не советского варианта «культурной революции» соцреализма, а американского, существующего под лозунгом business as usual, — сегодня эта реальность уже моей страны. Тяжкая реальность, но она все же легче, чем предыдущий вариант, — теперь за свободу можно рассчитываться только материальной, но не духовной стесненностью.

Еврейские народные сказки, предания, былички, рассказы, анекдоты, собранные Е. С. Райзе. СПб., «Симпозиум», 1999, 496 стр.

409 сказок: волшебные, бытовые, легенды об Илье-пророке, о тайных праведниках, рассказы о синагогах, о нечистой силе, о кладах, рассказы о хитрых ворах, о разбойниках, нравоучительные сказки и т. д., и т. д. Среди зачинов: «Жили-были старик со старухой» или «Жил-был когда-то король, и было у него три сына. Двое умных и один глупый». Удивляться не надо: жанр сказки не считается с «чаяниями и нуждами» идеологов национализма, ее жанр предполагает органичное сочетание интернационального с национальным. К тому ж основу собрания Ефима Самойловича Райзе (1904–1970) составили сказки евреев Восточной Европы, собранные им под Винницей, в Киеве, Ленинграде и в лагерях — составитель имел три срока: начал в Соловках в 1929 году и последний срок заканчивал в лагерях Коми в 1955 году, сидел за то, что еврей, то есть и за эти сказочки тоже. Естественно, что в этих сказках сильны и славянские мотивы (Достоевский и тот был вынужден назвать русских евреев «детьми России»). Это первое, далеко не полное издание собранного Райзе, его сборник «Еврейский фольклор» при советской власти выпустить так и не удалось. Нынешнее издание — с составлением и литературной обработкой текстов, с предисловием, комментарием и емким глоссарием — осуществлено Валерием Дымшицем.

Клод Мориак. Пруст. Вступительная статья А. Д. Михайлова. Перевод с французского Н. Бунтман, А. Райской. М., Издательство «Независимая газета», 1999, 288 стр.

Наличие уже значительного объема написанного о Прусте позволило автору этой книги сосредоточиться только на нескольких, но центральных темах, связанных с Прустом, — написать психологический и искусствоведческий портрет писателя, так сказать, снаружи, используя накопленный прустоведением материал, и — изнутри, воспроизводя из текстов самого Пруста нечто вроде его автопортрета. Без особой полемики, как бы между делом это исследование, по справедливому замечанию А. Д. Михайлова, разрушает закрепившиеся в массовом сознании легенды о Прусте — завсегдатае модных салонов и снобе и о Прусте — отшельнике, закрывшемся от мира в пробковых стенах своего кабинета.

Образ Пруста, восстанавливаемый автором, органично соединяет Пруста-человека и Пруста-художника. Исследователю удается здесь самое трудное: удержать равновесие, обычно дающееся с трудом, одна из издержек профессии литературоведа-биографа — постепенно вырабатывающееся отношение к текстам как материалу, приближающему к биографии писателя, а не наоборот (перекос, лишающий ремесло литературоведа изначального смысла). Перед нами работа не биографа, а скорее тонкого литературного критика, восстанавливающего из текстов писателя и из его реальной жизни художественное содержание «образа автора» «Утраченного времени».