— Необходим полетный сертификат и предварительно оформленное разрешение на полет, — объяснил стоящий рядом секретарь — референт Печенкина по фамилии Прибыловский, тридцатилетний примерно господин безупречной внешности и безукоризненных манер. Речь его была ясной и четкой, взгляд твердым.
Печенкин отмахнулся, помрачнев:
— Знаю я их сертификат, мироеды московские! Копают все под меня! — Он вновь улыбнулся и обратился к сыну: — А летчика я выписал прямо из Германии. Летчик должен быть немецкий. А знаешь почему? Они детям рулить не дают! — Печенкин захохотал и хлопнул летчика по плечу: — Ну что, Фриц, полетим Москву бомбить?
— Ja, ja, — отвечал улыбаясь немец.
— Я, я, — удовлетворенно повторил Владимир Иванович и задумчиво посмотрел на сына, который оставался равнодушным и к этой восхитительной и дорогой игрушке.
2
Последним в деловой части программы насыщенного дня был док ПСЗ — Придонского судостроительного завода, который с недавних пор стали называть Печенкинским судостроительным.
Ветер поднимал волну, полоскал трехцветные флаги, рвал и разносил над сотнями скучившихся внизу людей речь Печенкина, лишая ее смысла, но оставляя то, что в подобной ситуации может быть важнее смысла, — интонацию.
Интонация была торжественной:
— Я — а–а — я–я!
— Я — а–а — я–я!
— Я — а–а — я–я — я–я!
Илья стоял неподалеку от отца в плотной толпе почетных гостей. Высокая деревянная трибуна, специально для них построенная, была довольно хлипкой, поскрипывала и даже как будто покачивалась. Никто этого, впрочем, не замечал. Все улыбались, горделиво глядя то вниз, то вдаль, и только Илья напряженно прислушивался к еле заметным колебаниям трибуны. Кажется, он боялся…
Картинно подержав в руке привязанную за горлышко бутылку шампанского, Владимир Иванович отпустил ее, и, описав полукруг, бутылка расплылась пенным пятном на борту новенького танкера типа «река — море». Танкер назывался «Придонский–1». Он медленно сполз в воду, все закричали «ура», а стоящие внизу стали подбрасывать в воздух монтажные каски.
— А теперь нравится?! — заорал Печенкин, обращаясь к сыну, принимая испуг в его глазах за восторг.
Военный оркестр заиграл российский гимн.
Владимир Иванович послушал немного, вздохнул и озабоченно поделился:
— Гимн у нас, конечно… Слов нет, да и мелодия не очень…
Но тут же широко улыбнулся, давая понять, что дело это поправимое, все в наших руках, подмигнул и предложил:
— Ну а теперь поехали уху хлебать! Царская! С дымком…
Глава четвертая
НАСЫЩЕННЫЙ ДЕНЬ
(Продолжение)
1
Великолепный белый катер с высокой кормой и горделиво вздернутым носом, на котором было написано «Надежда», разрезал надвое фарватер Дона. На носу стояло счастливое семейство Печенкиных. Владимир Иванович выдвинулся вперед, смело подставляя грудь прохладному напористому ветру. Галина Васильевна пряталась за спиной мужа и крепко прижимала к себе сына, заботливо обернув его своей теплой кофтой.
Печенкин повернул голову к жене:
— Я тут историю слышал… Не понял только, анекдот это или правда. Мужику одному врач сказал, что у него гастрит, а тот пришел домой и повесился…
— Конечно, анекдот. Кто же вешается от гастрита? — объяснила Галина Васильевна и улыбнулась. — Наш папа, Илюш, как был мальчишкой, так им и остался. Знаешь, что он подарил мне на двадцатилетие нашей супружеской жизни? Кинотеатр! Причем точно такой же, в каком мы однажды познакомились. Он там сидел лузгал семечки и плевал на пол…
Печенкин глянул озорно на Илью:
— А она сделала мне замечание!
— С этого все началось. — Галина Васильевна крепче прижала к себе сына. — А теперь, Илюш, каждую ночь после работы он смотрит там один и тот же фильм…
— Ну, допустим, не каждую, — не согласился, защищаясь, Печенкин.
— Каждую, каждую… — настаивала Галина Васильевна.
— А если я так отдыхаю! — перешел в наступление Владимир Иванович. — Расслабляюсь! — Он повернулся, сделал в сторону сына шутливый выпад, как если бы в его руке был нож, и крикнул: — Если ты обманешь Джагу, ты получишь это!
Галина Васильевна отступила на шаг, увлекая за собой сына. Печенкин захохотал, катер взвыл сиреной, подходя к причалу Тихой заводи, которая тоже была территорией печенкинского имения. Дом, куда утром приехал Илья, стоял наверху на крутояре и смотрелся издали гораздо лучше, чем вблизи.
На широком песчаном, переходящем в луг берегу было людно. Посредине возвышался яркий шатер, рядом стояли покрытые белыми скатертями столы. Чуть в отдалении горел костер, над костром висел большой закопченный котел. Суетились, сновали многочисленные официанты в белых сорочках с черными бабочками.
— Уха готова? — первое, что, ступив на берег, спросил Печенкин мгновенно окруживших его людей.
— Готова, Владимир Иванович, остался дымок! — доложил, улыбаясь, дородный розовощекий повар в белоснежном кителе и в таком же белоснежном башнеподобном колпаке.
Печенкин развел руками и воскликнул:
— А вот это мое!
Происходящее напоминало известную картину, на которой окружение Петра I с трудом поспевало за своим стремительным лидером: на каждый шаг Печенкина приходилось три — четыре шажка всех остальных. Его приветствовали на бегу, подобострастно шутили и обращались с просьбами — и, хотя Владимир Иванович никого не слушал и не слышал, его все равно приветствовали, подобострастно шутили и обращались с просьбами.
