Старик хотел еще что — то сказать, он даже вскинул руку, но Илья его остановил:
— Значит, для того, чтобы вы поверили, надо на воду говорить — камень, а на хлеб — яд?.. Надо белое называть черным, и тогда вы поверите?
Илья смотрел на фотографа, прищурившись, ожидая от него ответа. Старик опустил руку.
— Ты умный мальчик. Ты, возможно, даже очень умный мальчик, — сказал он как — то робко и попятился по — рачьи. Остановившись у аппарата, старик еще раз взглянул на Илью и продолжил свою мысль: — Беды начинаются тогда, когда появляется один очень умный мальчик…
Илья готов был и на это что — то сказать, но старик торопливо спрятался под толстую и глухую шерсть накидки.
— Приготовились! — крикнул он из своего укрытия специальным голосом.
Илья бросил на соратников горящий взгляд и прошептал:
— Да здравствует коммунизм!
— Да здравствует коммунизм, — согласился Ким.
— Да здравствует коммунизм, — повторила Анджела Дэвис.
Глава пятнадцатая
А ВОТ ЭТО ЗДОРОВО ПРИДУМАНО!
1
В небе — среди темных и плотных, накачанных водой облаков — глухо ворочался гром. Губернские начальники на высокой трибуне посматривали, улыбаясь, вверх и удовлетворенно кивали, переглядываясь, соглашаясь, что и там сегодняшнее мероприятие наверняка вызывает одобрение.
Густой неподвижной толпой стояли на Заводской площади праздничные любопытствующие придонцы, глазея на хрустальную маковку и золоченый крест часовни, на начальство, среди которого выделялся стоящий в центре Печенкин в белом костюме, белой сорочке и белом галстуке, на концертную площадку, где сводный хор потомков казаков и наследников белогвардейцев слаженно и красиво исполнял «Боже, царя храни!».
— Нет, что ни говорите, но красноармейцев в буденовках здесь все — таки не хватает, — дружелюбно посетовал стоящий по левую от Печенкина руку губернатор. По правую руку от него стоял митрополит в парчовой ризе — седенький старичок с добрыми слезящимися глазками. Митрополит мелко закивал, то ли соглашаясь, то ли испытывая краткий, неопасный приступ какого — то старческого недуга.
Владимир Иванович не слышал губернатора, наверное, потому, что не остыл еще, не отошел от речи, которую сам толкнул несколько минут назад. Обычно Печенкин говорил без бумажки, и хорошо говорил, просто, доходчиво, убедительно, но здесь — такой случай — приказал написать Прибыловскому, и тот, надо сказать, постарался на славу. Особенно хорошо было про дорогу, ведущую к храму: мол, у нас теперь не только дорога есть, но есть и сам храм. И не просто храм, а чудо. Русский народ всегда мечтал о чуде. И вот оно — чудо, хрустальный храм, какого нигде больше нет! Восьмое чудо света! Придонское чудо!
Хлопали минут десять… Ну если не десять, то пять точно. Печенкин был счастлив. Это был его день.
Боже, царя храни,
Боже, царя храни,
Дай ему долгие дни.
Слабых хранителю,
Гордых смирителю
Мир ниспошли, —
торжественно выводил хор.
— Вот гимн так гимн! — обратился Печенкин к митрополиту. — И слова и музыка!
Митрополит мелко закивал.
— Ну, наш был не хуже, — подключился губернатор. — Помните, как Роднина под него плакала? На весь мир…
— Мотив хороший, а слова? — выдвинул довод Владимир Иванович.
— Слова тоже хорошие. — Губернатор стоял на своем.
Владимир Иванович не стал дальше спорить — не потому, что боялся испортить настроение, это было невозможно, просто он отвлекся, переведя взгляд с хрусталя часовни на гранит памятника Ленину, окончательно утверждаясь в собственной правоте: одно другому не мешает. А в том, что Ленин, получалось, указывал рукой на храм, в этом тоже был свой смысл. И преемственность поколений, и покаяние, и терпимость — все эти слова, которые Владимир Иванович не то чтобы не любил, но не очень хорошо понимал и как — то их стеснялся, — все это было теперь на Заводской площади, присутствовало, имело место.
В небе громко громыхнуло, и сразу вдруг потемнело. Народ внизу заволновался.
— Не будет дождя! — громко проговорил Владимир Иванович и нахмурил брови, вспомнив, что нет здесь родных и близких: у Галины Васильевны был приступ мигрени, Гелю он даже не приглашал, потому что знал, что она все равно откажется, а Илья только усмехнулся в ответ на предложение, чем обидел и разозлил.
2
— Пора! — решительно проговорил Илья, разматывая красное знамя на длинном тонком древке. Знамя было шелковое, то самое — из дедушкиного сундучка, цирковое.
Ким и Анджела Дэвис смотрели на Илью растерянно, не веря, похоже, в то, что задуманное им произойдет. Они стояли в пустом переулке рядом с площадью, откуда доносились голоса хора. Илья торопливо натянул на голову бандитско — омоновскую шапочку с прорезями для глаз и, подняв знамя, стремительно побежал вперед — к людям, стоящим на Заводской площади.
Дул сильный встречный ветер, и знамя сразу расправилось и затрепетало. Илья бежал прямо на толпу, и толпа его испугалась, подалась назад, расступилась. Он вошел в людскую массу, как нож входит в масло, разделив ее на две половины, и теперь это было две толпы: над одной возвышался Ленин, над другой — православный крест.
Среди начальства первым оценил происходящее губернатор. Он просиял и воскликнул, одобряя:
