Новый Гулливер - [12]

Постоянные ошибки профессора в исчислении времени и расстояний очень занимали меня. Я понимал, что это делало его непригодным ни для какой практической работы в Центральном Департаменте и, по всей вероятности, помешает ему занять и тот пост во Внутреннем, на который он метит. Возможно, что, когда человек усиленно развивается в одном направлении, это непременно должно отзываться какими-нибудь недостатками в другой области. Профессор сам это сознавал и всячески старался скрыть свое неумение определять время, как машинист старался бы скрыть свою неспособность различать одну краску от другой. Но ведь такие ошибки в определении времени относительно событий прошлого не редкость и у нас. Как часто, например, человек относит тот или другой факт к шестнадцатому или семнадцатому веку, а на самом деле он имел место в восемнадцатом. И, чем дальше мы уходим в область прошлого, тем больше даты расплываются для нас. Нам трудно представить себе, что разница во времени между десятым и одиннадцатым веком — ровно сотня таких самых лет, из которых складывается наша жизнь. Когда речь шла о настоящем, профессор довольно точно обозначал время. Он никогда не забывал, например, часа, когда ему нужно принять свои пилюли, или посидеть на солнышке. Карманных часов в Фуле не водилось, но стенные были в каждой комнате, и все они заводились и проверялись при помощи электричества из Центрального Департамента.

Сколько я ни просил профессора, он не хотел сказать мне, где находятся департаменты Центральный, Внешних и Внутренних дел. Сперва я думал, что они помещаются там, где я в первый день моего пребывания на острове видел столб дыма, но потом я видел много таких же столбов дыма и объяснял их тем, что в этих местах под землею находятся фабрики. Но в этот первый день пути я видел многое, заинтересовавшее меня. Видел длинный ряд полей, на которых работала целая армия существ второго разряда. Все поля были нумерованные, и на каждом орудовал отдельный отряд под начальством одного существа первого разряда. Такой смотритель обыкновенно лежал, греясь на солнышке, и в одной руке, вынутой из сапога и одетой в резиновую перчатку, держал толстую палку фута в три длины, как мне показалось, сделанную из алюминия. Его живые, бегающие глаза зорко следили за всем, что творилось на поле; по временам он отдавал приказы отдельным работникам. Приказы эти мгновенно выполнялись. На каждом поле смотритель работ встречал меня громким окриком: «Кто вы такой?» Я отвечал, как учил меня профессор, и показывал мой паспорт. И меня пропускали, не задерживая. Даже, можно сказать, были со мной любезны. Один из таких надзирателей велел принести мне воды напиться. Другой, удивленный тем, что я прошел такое огромное для него расстояние, предложил дать мне четырех рабочих с носилками и очень удивился, когда я сказал, что предпочитаю идти пешком. На многих полях хлеб созрел для жатвы — сорта хлебов были те же, что и у нас — овес, ячмень, пшеница — но колосья много больше и тяжелее, а стебли совсем крохотные, не больше десяти дюймов от земли.

За этими возделанными полями тянулась слегка волнистая равнина, вроде наших обыкновенных выгонов. Она вся заросла папоротниками, высокими, по пояс мне, а местами мне приходилось прямо-таки пробираться сквозь заросли дрока и терновника. Эта часть острова показалась мне совсем заброшенной и, не имея кого спросить дорогу, я руководился солнцем. Пройдя несколько миль, я набрел на небольшую группу вязов и улегся в тени, чтобы поесть и отдохнуть.

Сквозь сон я ощутил мягкое прикосновение к моему плечу и, открыв глаза, увидал перед собою одно из существ первого разряда. Должно быть, это был также надзиратель или смотритель, так как из просторного сапога его торчала алюминиевая палка.

— Кто вы такой? — спросил он.

Я показал ему свой пропуск. Он, по-видимому, удовлетворился этим.

— Продолжайте ваш путь немедленно и сверните вправо — здесь вам грозит опасность.

Я не мог определить, какая именно, но счел за лучшее принять его совет. Когда он отошел от меня, я снова увязал свой узелок, взвалил его на спину и почти тотчас же увидал, какая опасность мне грозила. Из котловины, до сих пор скрывавшей его, вышло стадо коров огромнейших размеров. Вожак их, белый бык колоссальной величины, почуял или увидал меня и тотчас же кинулся ко мне. Единственное, что я мог сделать, чтобы спастись — это схватиться за низко нависшую ветку и влезть на дерево. Но и влезая, я соображал, сколько времени мне придется просидеть здесь и что станется с надзирателем, предупреждавшим меня об опасности: он ведь ушел не дальше отсюда, как на сто ярдов. Бык несколько раз обежал вокруг дерева, то роя рогами землю, то яростно ударяя ими о ствол вяза. Со своего наблюдательного пункта я видел, что смотритель остановился. Он вынул одну руку из сапога и вытащил алюминиевую палку. В это мгновение бык завидел его и бросился на него. Остальное стадо стало, как вкопанное, в ожидании.

Когда между быком и человеком осталось расстояние всего каких-нибудь двадцати шагов, смотритель поднял руку и ткнул палкой по направлению к животному. Сверкнула молния, раздался громкий треск, и бык грохнулся оземь мертвый. Перепуганное стадо повернуло и вскачь кинулось врассыпную. Не сказав мне ни слова, смотритель вложил палку обратно в сапог и пошел своей дорогой.