Новый Декамерон. 29 новелл времен пандемии - [43]

История, напомнил Камран, закалила их на случай локдаунов, голода и опьяненной властью полиции. Есть пандемия или нет, они все еще в академотпуске. И будут получать удовольствие от своего нового города, за исключением некоторых ресторанных блюд. Оживят герань на окне, проветрят лежалое хозяйское белье.

– И посмотри на небо. Как зрелый грейпфрут. Ничто не в состоянии загубить такое небо.

– А дальше что? Дресс-код? Муллы? Осмотр женщин? – заворчала Шейла, вспоминая былые унижения, когда она писала неверные даты рождений или выпускала цифру из номера их квартиры.

– Папа, – в свои четыре года проявляя удивительную бдительность, сказала Нушин, – если мы не выйдем, то все облезем.

Количество ежедневных смертей напоминало Камрану и Шейле военное время в Тегеране, в восьмидесятые, когда карманы у них были вечно липкими от тамаринда и сами они практически еще не вышли из детского возраста, хотя каждый вечер устраивали мрачный спектакль, как взрослые, узнававшие по Би-би-си число погибших. В новостях Исламской Республики постоянно врали, поэтому Камран и Шейла уже не ругались и не рассчитывали на них. Стараясь не смотреть друг на друга, они просто ждали, пока отцы настроят радиоприемник на Би-би-си.

Тайком каждый из них сомневался и в цифрах по коронавирусу, временами давая волю фантазиям, в которых они винили революцию и военное детство. Камран шутил, что современным иранцам повезло: у них опять сфальсифицированный уровень смертности, и они могут быть счастливы. И все же каждый вечер они прилежно твердили друг другу: уж кто-кто, а Би-би-си знает.

Они подсмеивались над друзьями, впадавшими в панику из-за макарон и хлеба.

– Ни у кого нет выучки, – говорил Камран. – Карточная система доведет их до коллективной аневризмы.

Как-то в начале войны, вспоминал он, его отец вышел за молоком и вернулся с тремя мухобойками, аэрозолем от комаров, лопатой и рыболовными крючками. Владелец магазина в спешке уезжал.

– Я скучаю по тем дням, – вздохнула Шейла и опомнилась. – Нет, я не про то…

– Я тоже, – сказал Камран и помолчал. – Здесь есть цокольный этаж. И подвал. – И улыбнулся, грубо, с намеком – Камран из другой жизни.

Его слова ударили ей в сердце, завертев все вокруг.

Целыми днями они бродили по лабиринтам памяти, придумывая для Нушин детские ответы. Строили крепости из одеял, хлопали уставшим рабочим, лили слезы о своей разоренной стране. Когда Шейла представляла, как зловещие шарики с рожками впиваются в клетки ее матери, у нее разрывалось сердце. Та заперта в тегеранской квартире, зависит от соседей – именно так она может потерять маму.

Чтобы отвлечься, они просматривали полки. Квартира ломилась от потрепанных, но почтенных книг на польском и французском, стихотворения Милоша и Шимборской, Бруно Шульц, Симона Вейль, поразительные подборки по военной стратегии, китайской медицине, по истории географических карт. Они потратили кучу времени, чтобы признать правду: после долгих лет научного исступления в Нью-Йорке им хотелось именно такого. Новое напряжение тревожило, волновало, как и много лет назад. Они носили его с собой по новой для них дневной скуке, неуловимое, живое, как только что выловленная рыба.

Как-то утром, когда Шейла водила пальцами по блестящей черной книжке с картинками, пытаясь разобрать золотые витиеватые буквы над иллюстрацией к сказке, прозвонил кухонный таймер. Решив, что это детская книжка, она положила ее на стол, а когда вернулась, Нушин уже залезла в первую главу.

– Значит, она слишком маленькая для «Мулан», но не для средневековой французской порнушки?

Шейла выхватила книгу у дочери. «Пять чувств эроса». Под названием на траве, задрав нижнюю юбку, лежала девушка с белоснежным лицом и невероятными кудряшками, а развязное создание наподобие Пана методично обрабатывало ее украшенным пером. Шейла, вспыхнув, долго смотрела на нее, а на руку ей стекал яичный желток.

– У принцессы болит животик? – спросила Нушин, вытянув шею, чтобы лучше видеть.

Камран открыл титульный лист.

– Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой. Пока муллы объясняли нам, что во время землетрясения упасть на собственную тетушку – это халяль, французы издавали такие книжки.

После революции на телевизионном экране появились священнослужители, предлагавшие практическое применение ислама и делавшие это с невероятной, почти любовной дотошностью. Если вам доведется зайти в туалет с напольным унитазом, вразумляли они, сначала поставьте левую ногу, чтобы в случае сердечного приступа не упасть в дыру.

– Мы едва знали, как устроены, помнишь?

Вечером они столкнулись в коридоре. Шейла, еще смущенная, отвернулась, но он притянул жену к себе, прижавшись теплой щекой к ее лицу.

– Ты не выходила уже десять дней, – прошептал он ей в волосы. – Облезешь.

Она едва успела впустить в сознание забытую близость, как вдруг в них метнулось яростное: «Нет!» Нушин, комкая рубашку, в сползших до щиколоток трусиках, стояла в дверях ванной и, пыхтя от негодования, смотрела на них.

– Ее нельзя целовать! – крикнула она. Губы у нее дрожали, по щекам текли слезы. – Она не принцесса! – Маленькая грудь вздымалась, как у человека в состоянии потрясения. И Нушин два раза прошептала: – Скажи мне «извини».