Новый Декамерон. 29 новелл времен пандемии - [32]

Пассажиры Вэлери приняли это неодобрительно.

– Вам стоило бы подумать об этом до того, как вы попытались сшибить нас с дороги!

– Получше выбирай полосу, сынок.

– В следующий раз желательно не нашу.

– Если вы все тут такие крутые водилы, – взорвался Дэнни, – то почему ездите на автобусе?

Было приятно слушать их ворчание, правда. Эту песню Вэлери знала наизусть – серенада расстроенного пассажира. Ее автобус ломался много, очень много раз. Два раза в плавящемся от жары июле спустило шину у парка Флавел. Проблемы с электричеством напротив площади Пайонир. И никто ни разу не сказал: да ладно, Вэл, я не против подождать еще часок, прежде чем доберусь, куда я там еду.

Такого в самом деле еще не бывало. Но по крайней мере, чувство знакомое. Помощь так и не пришла. И теперь девять человек должны найти какой-то выход.

Настрой членов Клуба последнего автобуса изменился. Всем хотелось помочь, и возникший порыв расщепился на сотню мелких маневров. Умберто заглянул под капот. Девушка с голубыми волосами проскользнула между задними колесами, пытаясь понять причины поломки. Ивонна и Дэнни старались реанимировать часы в своей машине. Может быть, именно вес мелких усилий начал наращивать, перезагружать мгновение, отклеивая его от космической слякоти? Или план Фатимы по родовспоможению?

– Послушайте, я не знаю, почему мне не пришло в голову раньше. Мы застряли в пропасти между двадцатью сорока восемью и двадцатью сорока девятью. Иногда такое случается во время родов. И страх перекрывает все каналы.

Автобус, казалось, терпеливо ждал, пока кто-то наконец вмажет его в ограждение.

Фатима объяснила, как переворачивать детей, рождающихся ножками вперед. Она решила опробовать метод на 19-м автобусе.

– Дэнни, встаньте за автобусом. Умберто, не напрягайте так шею, дайте я вас переставлю…

Это безопасно, уверяла Фатима. Они равномерно распределились по салону, по всей длине. Важно петь, сказала Фатима. Старый трюк, объяснила она, чтобы ускорить роды.

– Пение открывает рот, горло… все. – И проведя рукой от губ вверх к звездам, она нарисовала в воздухе букву S. – Что-то заклинило. Я не понимаю почему. Но знаю, как возобновить заклинившие роды.

А что еще было делать? Клуб последнего автобуса выполнял ее указания. Они пели. Два неглубоких вдоха, выдох из диафрагмы. Пели животную песню без слов; в заряженном, ненадежном воздухе чувствовалось нарастающее давление. Мост легонько завибрировал, а через несколько тактов застонал. Пылали человеческие легкие, руки, но автобус не двигался. Дэнни, Умберто, Бен, Марла, Ивонна, Вэлери, Фатима, Жюльет, навалившись на него, выдыхали, как один организм. Фатима улыбалась и показывала. Почти незаметно покатились колеса.

Толкайте! Толкайте!

Фонтан искр. Маленькие огненно-рыжие петушиные гребни на синих нитях.

Фатима обернулась к Дэнни и Ивонне:

– Почему вы не идете к вашей машине?

– Я не хочу умирать! – крикнул Дэнни.

– Поставьте ее на заднюю скорость, – мягко сказала Фатима.

Они с Ивонной обменялись взглядами.

– Длинная ночь, – выдохнула Ивонна.

Потом еще долго будут спорить; половина будет утверждать, что Время оттаяло само по себе и все их маневры не имели к этому отношения. Другие были уверены, что их спасло как раз единое мускульное усилие. Хотя какое именно? Пение? Толкание?

– Все возвращайтесь на свои места! Точно как сидели!

Это предложила Марла, любительница орхидей. Почкосложение – так называется строго симметричное расположение лепестков в бутонах. Благодаря ему канализируется энергия пробивающегося сквозь землю цветка. Все члены Клуба последнего автобуса сидели в задней его части, будто участники школьной экскурсии на привале – как у Данте. Вэлери запрокинула голову и завыла. Наконец главный ключ вернул мотор к жизни, и тот взревел.

А потом колеса заскрипели и покатились, от ускорения внутри все вздымалось. Туман раздвинулся, обнажив подвижную воду. По небу пролетел ястреб. Упала звезда. Машина «Скорой помощи» подала назад и помчалась на следующий вызов. На реке застыли новорожденные тени. Одна из них лениво поплыла следом за 19-м автобусом. Влюбленные подростки в салоне, страшно фальшивя, продолжали радостно петь. Мелкая рыбешка, проплывая под мостом, перерезала распластанную тушу отражения автобуса.

Вэлери мчалась по Бёрнсайду под сверкавшей целлофаном луной. Время перевалило за 20:49. Знаки таятся в ткани дня, в ткани жизни, ожидая, пока про них вспомнят. В памяти у Вэл всплыл крошечный велосипед. Где-то спал ребенок, и красная кровь струилась по телу, а вовсе не вдоль дороги.

Будто возвращалась к жизни затекшая нога.

Пока Вэл вела автобус, сочетания мгновений, как в калейдоскопе, запузырились в ее теле, остро, болезненно: мать, лежащая на полу, белый скальпель рождения Тика, Фредди, смеющийся до слез над обжигающе горячим кофе, запах тлеющей резины, ее годы, скрученные, словно на диаграмме. Теперь в реальных огнях своего города она могла рассмотреть освещенные вестибюли домов, остовы лодок в порту, кемпинги, пустые гостиницы, бабочками рассевшиеся вдоль реки. Оставленный ими мир был тем же, в который они вернулись: подрагивающий, мокрый от дождя, сочный, замусоренный, живой.