Новый Белкин - [7]

– Нет! – выдохнули сидевшие полукругом – и Кома выдохнула.

– Может, действительно, смысл жизни – умножение капитала, а не красоты и добра?

– Нет! – выдохнули веселее и громче.

– Может, действительно, жажда наживы в нас сильнее жажды истины, греховные наклонности сильнее тяги к прекрасному, а обаяние добра меркнет перед силой и красотой зла?

– Нет! – дружно возразило собрание; Кома почувствовала приятное, давно забытое покалывание румянца на скулах.

– И я так думаю. Правда проста, друзья мои, она доступна даже младенцу. Отчего же нас горстка? – Ответ очевиден, хотя требует мужества. Скажем прямо: мир погряз во лжи. Миром правит лукавый. Блаженство духом презираемо как удел нищих. Блаженство богатых, царица удовольствия, почитается выше Царя Небесного. Как говорил Козьма Прутков – «зри в корень»: воля уда вознесена выше Христа. Это страшно, но это так... Правда проста, но за ней надо тянуться, она подобна золотому яблочку в небесах. Ложь неисповедима и многолика, зато лежит под ногами. Дабы преодолеть ее тяготение, нужна ежедневная, напряженная работа души. Кого и где этому учат? Да никого и нигде. Разве что в семинарии, по окончании которой молодые батюшки попадают в лоно церкви, торгующей водкой и табаком, – вот и весь сказ... Нас отбросило в первобытные, ветхозаветные времена. Как тут не вспомнить слова Учителя нашего: много званных, – отец Николай воздел руки, распахивая объятия окрестным домам, затем свел ладони и указал на сидящих вокруг него, – да мало избранных...

– В следующую субботу мы вернемся, посадим цветы и поставим урны для мусора. И будем приходить до тех пор, пока местные не привыкнут к порядку, пока не начнут поддерживать его сами. Кто-то из них, возможно, присоединится к нам, станет нашей местной ячейкой... Да-да, ячейкой – не надо бояться организационных терминов... Так вот. Не сразу, но мы добьемся того, чтобы здесь, под Поклонной горой, росли цветы. Потому что мы этого хотим. Потому что это нужно в первую очередь нам, хранителям и строителям Святой Руси, несокрушимой твердыни Святого Духа. Недаром говорят: не стоит село без праведника. Это не поговорка, друзья мои. Это истина, сиречь путь к спасению. Скрепите сердца свои – ибо только верой, только сердечной мышцей можно удержать Россию на краю пропасти...

Вот что услышала Кома из того, что говорилось на берегу Сетуни – а говорилось там много. Задавали вопросы, подавали реплики, иногда даже возражали – отец Николай с улыбкой слушал и каждому отвечал. Была там какая-то странная фраза про Дух Святой, который де в триедином Господе отвечает за вечное обновление – но Кома устала вслушиваться, отпустила себя на волю, поплыла по течению. Было ей спокойно и хорошо. Она услышала что хотела.

В следующую субботу, прихватив белую блузку, Кома опять отправилась на берег Сетуни. И в последующую тоже. Потом чистили Гольяновский пруд, убирали сад Баумана, консервировали старинные развалины в Зачатьевском переулке (через год там обосновалась фирма элитного жилья «Гиббон-строй», снесла развалины и отгрохала современный палаццо). Жизнь удивительным образом закольцевалась. Кома нашла свой круг и вошла в него просто и по-хозяйски, словно вернулась на старости в брошенный родной дом. Пережитое обрело смысл, прояснилось не только будущее, но и прошлое. Хорошо, что она была одна, без мужа и внуков. Хорошо, что сын вырос и отдалился. Хорошо, что мама не дожила до смутного времени, призвавшего Кому на подвиг служения Святому Духу, поскольку служение это забирало человека всего, без остатка для близких. Все прошлые беды оказались на поверку не бедами, а испытаниями на прочность: жизнь на седьмом десятке лет собралась в точку, по сложной траектории вырулила на главный проспект, на улицу Правды, ведущую не к слепому коробу полиграфического комбината, а к храму небесному. Кома ощущала себя ракетой, установившей оптический контакт с целью. Четыре года она летела в самую точку. Потом все рухнуло.

Официально они назывались – религиозно-патриотическое объединение «Братство Святого Духа». Через год после того, как Кома впервые пришла на берег Сетуни, братство работало на трех площадках одновременно, а воскресные собрания в кинотеатре «Форум» собирали полный зал, вмещавший восемьсот зрителей. Кома, с ее сорокалетним стажем инженера-технолога, оказалась в привычной для себя роли организатора трудового процесса; ее назначили десятником, потом сотником, руководителем Краснопресненского отделения. Она вошла в Совет братства, состоявший из двенадцати человек. Братья и сестры именовали членов Совета «апостолами», однако Учитель, любивший в личном общении заземлять братию, обращался к ним с дружелюбно-насмешливым «отцы-командиры и командирши». С каждым из них он подолгу беседовал наедине, укрепляя в вере, и в этом смысле выделял Кому, определив ее как «свою» с первого взгляда. Кого-кого, а ее укреплять в вере было излишне. Только однажды, оценивающе оглядев с головы до ног, велел покрасить волосы – и в самом деле, она была намного старше других членов Совета.

Кома полюбила отца Николая как сына, даже сильнее. На нем почивал ясный немеркнущий свет, он был добр и насмешлив, хотя прозревал свое будущее, свой крест, и видел людей насквозь. Помнил, причем не только по именам, всю братию, спал по четыре часа в сутки, да и то на ходу, в машине, курсирующей между Москвой и Дубной – а мог и не спать совсем. Поговаривали, что отец его был крупным ученым-кораблестроителем, академиком со звездой, сам он окончил Физтех и до развала страны работал в Дубне. Там же, в Подмосковье, основал строительную фирму, с ее доходов и содержал братство. Расходы были немалые – одна воскресная аренда «Форума» влетала, надо полагать, в копеечку, добровольные пожертвования покрывали их лишь отчасти. Впрочем, в бухгалтерию Кома не лезла, ею ведал «апостол» Пал Палыч – улыбчивый, приятно-спокойный, чрезвычайно немногословный мужчина; с ним следаки возились потом как с главным свидетелем, но признательных показаний так и не вытянули.