Новые волны - [37]
– Это какая-то художественная инсталляция?
– Нет, это кладбище.
Я взял телефон из рук Джилл. Видео сопровождалось подробной статьей. Это было хай-тек кладбище, в нем останки людей хранились в урнах в виде крошечных подсвечивающихся Будд, каждый соединен с компьютерной системой, хранящей личные цифровые останки, – союз аналогового и цифрового в смерти. Технология захоронений. Некрополитическая компьютерная система.
– Марго шутила, что хотела бы покоиться там, – сообщила Джилл.
Но у Марго уже было место на кладбище.
Позже, подкрепившись сэндвичами с яйцом, мы вернулись в спальню с ноутбуком и жестким диском. Я снова включил музыку, и мы занялись сексом. В разгаре поцелуя Джилл вдруг засмеялась и сказала, что все же это очень смешно – то, что я назвал свой диск Озимандией.
– Довольно забавно для музыкальной библиотеки.
– Почему?
– «Я Озимандия, великий царь царей. Взгляните на мои деянья и дрожите!»[20]
Я не понял.
– Шелли.
– Кто такой Шелли?
– Перси Шелли, великий английский поэт-романтик.
Я не знал, кто это и как на это реагировать. Мог ли я скрыть это? Стоило ли скрывать?
– Я узнал имя Озимандия в средней школе, – попытался объяснить я, – но это был герой комиксов.
Джилл снова рассмеялась.
– Что это за университет, в котором не заставляют читать стихи Шелли?
– Я не ходил в университет. Я учился в техколледже.
– О, я думала…
И она опять засмеялась. Я не понимал почему. Наверно, она тоже не очень понимала, потому что внезапно прекратила хохотать.
Мы затихли на минуту, музыка продолжала литься из компьютера Джилл.
– А я знаю эту песню, – сказала Джилл. – По крайней мере, мелодию.
Я удивился. Это была довольно малоизвестная композиция – я едва сам ее вспомнил – японского музыканта, игравшего на электроорганах, их редкой разновидности, называвшейся «Электон». В композиции звучала сольная клавишная партия – этакое сложно-меланхолическое побренькивание. Если прислушаться, можно было различить тихие, почти незаметные барабаны, отстукивающие ритм, словно метроном.
– Ты точно не знаешь эту песню, – сказал я. – Во времена PORK нам с Марго потребовалась уйма усилий, чтобы откопать хоть что-то об этом исполнителе. Исключительно благодаря нашей упертости мы узнали, что его музыка – в основном импровизация, наслоение настроений и тонов. Он жил затворником в Наре, японском городе, известном своим парком с дикими оленями. Вот и все, что мы узнали. Данных в интернете почти не было, походы в библиотеки оказались бесполезны. Этот парень выложил четыре удивительных сити-альбома, ставших культовыми у любителей «Электонов», но никто о нем не знал ни черта.
Джилл не смогла вспомнить, откуда она знает песню. Мы прослушали ее еще раз. Потом еще, и Джилл наконец словила ага-переживание. Взяла ноутбук, закрыла мою музыкальную библиотеку, открыла свою. Покопалась и нашла нужный трек. Включила.
Я такого не ожидал. Композиция, которую искала Джилл, была явно из новых, но в основе ее лежала та самая мелодия, знакомая мне. Электроорган, в давней версии звучавший фоново, печально, извилисто, теперь сопровождал вокал явно белого парня, певшего об одиночестве. Так музыка сохранилась – ее украли и переделали, оставив призрак изначальной композиции. Я поискал исполнителя, и мои подозрения подтвердились. Его можно описать как «безупречный подонок» – идеальная тень трехдневной щетины, фланелевая рубашка, в которой удобно переживать похмелье.
– Тебя песня бесит, да? – спросила Джилл.
– Ничего.
– «Ничего» – значит, бесит.
– Нет, просто…
– Ты в своем праве. – Джилл улыбнулась. – Хочу еще послушать музыку Марго.
– Кажется, я все тебе уже проиграл. По крайней мере, те файлы, что у меня есть.
– На Озимандии, – поддразнила она.
– Да, на моем жестком диске с дурацким именем.
– Но есть ведь еще компьютер Марго?
– Есть.
– Раз ты говоришь, что он у тебя есть, значит ли, что есть и вся ее музыка?
Так ли?
– Не приходило в голову поискать. В смысле, возможно, да.
– Вместо того чтобы слушать музыку, которую тебе дала Марго, может, мы послушаем ее библиотеку?
– В этом… есть смысл, вообще-то.
– Пойдем.
– Сейчас?
Она уже встала и потянулась к шкафу за пальто.
На такси мы доехали за двадцать минут, и теперь я наблюдал, как Джилл осматривает мою квартиру. Мы встречались уже несколько недель, но она еще ни разу не бывала у меня. По сравнению с ее квартирой, чистой и обставленной с любовью, соответствующей взрослой самостоятельной женщине, моя походила на комнату в студенческом общежитии. Раковина забита посудой, переполненное мусорное ведро – достояние двух соседей, которые так и не разделили обязанности по дому, – и отсутствие мебели или украшений на стенах; впервые я упрекнул себя за это. Джилл воздержалась от осуждения – по крайней мере, не произнесла его вслух. Я быстро утянул ее в спальню, которая представляла собой не меньшую катастрофу, чем общее пространство квартиры, но это был хотя бы мой беспорядок. Грязная одежда валялась на полу, и, что еще постыднее, пустые банки из-под пива выстроились у кровати.
Ноутбук Марго стоял на столе. Джилл села на кровать, пока я загружал компьютер. Я вошел с паролем, записанным на бумажке, все еще прилепленной к экрану.
