Новые страхи - [115]

Выражение ее лица резко меняется, губы дрожат. Она поднимает руку, чтобы утереть слезы.

– Разве не видите? Для того и дверца.

И тут я понимаю. Она плачет не обо мне.

Ошеломленный, я осматриваю из конца в конец движущийся узкий коридор, смотрю на скорлупки населяющих его людей, и я понимаю. Они плачут не обо мне, не о Грейси, даже не о детях, которых я видел внизу. Они плачут о самих себе, потому что все они сделали именно то, что только что сделал я, и теперь они здесь в ловушке.

Дать им тринадцать взамен.

Немытые и оборванные отцы и матери, разбросанные по коридору, – теперь сами похитители. Они – чудовища, похищающие чужих детей, они должны отдать тринадцать, чтобы заплатить за одного своего.

Или они безнадежны, неспособны заставить себя сделать это, похитить чужого ребенка, и они знают, что вследствие этого они в ловушке в этом аду навечно.

Я выкрикиваю имя дочери.

И думаю, что будет дальше.

Нырок лебедя Стивен Лауз

Не помню, как ночью шел по мосту через Тайн.

Но знал, что дошел по пешеходной дорожке до его середины и оказался над тем местом, где глубже всего. Я много раз проезжал по этому мосту по дороге на работу. Слишком много, чтобы сосчитать. Это было одним из событий повседневной жизни – ведь часто ведешь машину на автопилоте, едва сознавая, где едешь. Но я всегда замечал эту часть моста над центральной стойкой. Я замечал, что, когда разыгрывалась депрессия, думаю об этом месте. Вероятно, я прикидывал, что тут и закончу со временем свой путь, когда исчерпаю все свои возможности.

Мимо меня проносились машины, водители не обращали на меня внимания. Я подошел к ограждению и положил на него ладони. Взглянул через проемы барьера, хотел увидеть воду, но не смог. Видел только черноту.

Чтобы, глядя вниз, увидеть воду, придется взобраться на барьер.

Я видел блестевшие на воде огни деловых кварталов и жилых районов за пристанью Ньюкасл слева от меня и в Гейтсхеде справа. Но на них я смотреть не хотел.

Я хотел посмотреть на воду прямо под собой.

Я хотел увидеть рябь на воде.

Я оглянулся и посмотрел на проносившиеся позади машины. Кто-то дал звуковой сигнал, но он быстро стих в ночи, он не имел ко мне никакого отношения.

Хочешь, чтобы кому-то было не все равно? Этого ты хочешь? Хочешь, чтобы машина остановилась и кто-то сказал: «Эй! Не делай этого!»?

– Нет, – сказал я вслух. Мой голос прозвучал странно. Как будто это не мой голос.

Я снова повернулся к реке, взялся за поручень и забрался на парапет. Я обнял его, как будто сидел верхом на козлах для распила дров или на чем-нибудь таком. Бетон был холоден как лед, хоть ночь и выдалась теплая. Ветер трепал мне волосы, но в этом не было ласки. Я по-прежнему не видел воду внизу. Темнота внизу была так же черна, как ночное небо. Если забыть об огоньках на берегах, можно было бы думать, что я на мосту через лимб.

Я встал на четвереньки и поднялся во весь рост.

Это оказалось легче, чем я ожидал, и совсем не так страшно, как я думал.

Я обернулся и посмотрел на едущие машины. Я не опасался потерять равновесие и упасть назад. Как странно!

Водители машин по-прежнему не обращали на меня внимания. Им было куда ехать.

Но мне надо было быть здесь.

Понемногу смещая ступни, я развернулся спиной к машинам и был готов в любой момент потерять равновесие. В глубине души я очень удивился, что не потерял его. Теперь я стоял лицом к реке, ветер с невидимого Северного моря, находившегося в темноте за много миль от меня, дул мне в лицо. Здание «Сейдж», находившееся справа от меня в Гейтсхеде, было подобно огромному космическому кораблю из стекла и металла, многочисленные цветные огоньки мерцали на поверхности реки. Но, взглянув вниз, прямо под собой, я по-прежнему не видел их отражений в воде. Лишь черноту.

Тут я впервые понял, почему именно это место манило меня. Потому что глубина реки под ним была наибольшей, и после падения с моста, может быть (именно может быть), я благодаря глубине останусь в живых. Если бы я спрыгнул и упал на бетонную пристань (или подкос), уцелеть было бы невозможно. Но если бы я упал в воду, вероятно, погиб бы не сразу. Пожалуй, удар о воду при падении с такой высоты убил бы меня (помните эту шутку из «Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид»[51] насчет нелепого страха утонуть, когда героев фильма убило бы падение?). В таком случае, дело сделано. Но что, если я переживу падение? Но что, если я не утону? И что, если меня вытащат из реки, приведут в чувство, или как это называется? Не захотят ли тогда добрые люди убедить меня, что жизнь стоит того, чтобы ее прожить? Что есть неравнодушные люди и что я бы мог начать заново с новой надеждой в сердце и новым взглядом на жизнь?

– Да… – Ветер унес это слово, потому что не верил ему.

Я посмотрел на реку и подумал, что делать дальше.

Я развел руки в стороны на уровне плеч.

И как же ты думал это сделать?

Я подумал: в какой момент появится страх? Когда им заполнится пустота внутри? Когда он придет и заполнит пустоту в животе и в груди, спрыгну ли я обратно, рыдая и содрогаясь, с парапета на пешеходную дорожку? Или исчезнет это странное и новое для меня чувство равновесия, я споткнусь и упаду с моста – буду на лету извиваться, кричать и цепляться за воздух?