Новые рассказы Южных морей - [55]

Потом девушка осторожно двинулась дальше, а он незаметно наблюдал за нею. Он увидел, как она вздрогнула и, словно защищаясь, прикрыла обнаженные груди руками. Но, больше уже не глядя в его сторону, она обошла озеро и села напротив. Потом небрежным жестом зачерпнула в ладони воды и выпила ее, как бы говоря: «Это мое озеро!» Он поднял голову и встретил ее пристальный и, как ему показалось, сердитый взгляд.

— Я хотел пить, — услышал он свой оправдывающийся голос.

Она не ответила. Будто никого рядом не было. Она высоко подняла лавалава, открыв солнечным лучам и его взгляду нежную кожу, потом опустила ноги в воду. Он вежливо отвернулся. Теперь она делала вид, что не замечает его. Упершись руками в землю, чтоб удобнее было сидеть, она зевала и потягивалась, и ее упругие груди будто бросали ему вызов. Полуприкрыв веки, он впитывал в себя ее красоту, и сердце его глухо колотилось о ребра. Ему было отчего-то стыдно, неловко, и он отвел глаза: ему казалось, что она гонит его с озера. Ну нет, не бывать этому!

— Подумаешь какая! — вдруг выпалил юноша.

Теперь она смотрела прямо на него, и он почувствовал, что свалял дурака. Тогда он встал и пошел прочь. Она засмеялась ему вслед. Он остановился.

— Останься! — крикнула она. — Я могу уйти, если ты хочешь.

Он повернулся к ней, чувствуя, как между ними возникает понимание: она захотела поделиться с ним озером. Она улыбнулась. И он заметил, что она натянула на колени лавалава и скрестила на груди руки. Он с облегчением вздохнул, хотя и был разочарован: теперь она казалась ему как-то неестественно скованной. Солнце стояло прямо над деревьями, и его лучи, пробиваясь сквозь листья и ветки, тихо ложились на воду. Был знойный день. Хор цикад пел в одном ритме с их сердцами.

— Пора купаться. Скоро стемнеет, — сказала она и стала стаскивать с себя лавалава. Юноша покраснел и отвернулся, хотя ему очень хотелось смотреть на нее. Но он оглянулся, только услыхав всплеск воды, рассеченной ее телом.

— Хорошо — крикнула она.

Ее тело по самую шею было скрыто водой. Мокрые, прилипшие к голове и шее волосы блестели, как черная лава.

— Иди сюда!

Он стал раздеваться, и ему показалось, что она хихикнула. Но в это мгновение она изогнулась и нырнула. Едва она исчезла под водой, он быстро стянул с себя лавалава и тоже нырнул. Там, в прохладной зеленой воде, он открыл глаза. Она парила прямо перед ним, и золотистая нагота ее тела наполняла его желанием. Он поспешно вынырнул, и она, ослепив его брызгами, засмеялась. Их смех встретился и затерялся где-то в глубине деревьев, в блекнущем свете.

Через три недели он сделал ее своей женой так же естественно, как она показала ему себя там, на озере…

Хруст веток прервал поток его воспоминаний… Теперь она умерла… Мауга быстро выпрямился. Приближающийся треск в ломком подлеске спугнул хрупкое видение. Мауга плеснул водой в распухшее лицо и стал ждать.

Опустив голову, к нему шел его сын Тиму. Тонкая ниточка следов тянулась за ним по траве. Тиму остановился рядом с отцом и долго глядел на него сверху, потом нежно коснулся рукой его головы. Мауга медленно повернулся, нашел глазами осунувшееся лицо своего одиннадцатилетнего сына, обнял мальчика и притянул к себе. Это был его последний сын, наследник имени Мауга. Мауга, Сын Горы. Этому имени много веков, столько же, сколько деревне, которой грозит гибелью разгневанный бог, когда-то далекий, как свет безразличной, не видимой с земли звезды, а теперь такой страшный. Горечь и возмущение растравляли сердце Мауга, едва в его памяти оживала умершая жена.

— Боже! Боже! Боже!

Мальчику казалось, что жалобные стоны отца пронзают его тело. Никогда он не видел его таким беспомощным и похожим на других людей. Отец всегда был для него Скалой, Горой, таким же высоким и недоступным, как гора за деревней, та гора, что дала жизнь его семье. Мальчик долго смотрел на сидящего отца, и ему хотелось отчитать его, как ребенка. Когда он станет вождем, он никогда не разрешит себе быть слабым. Разве не этому учил его отец?

Он пошевелился, стремясь высвободиться, но отец держал мальчика так же надежно, как история и мана[29] титула вождя приковали к себе самого Мауга. Мало-помалу сердце мальчика смягчалось в огне сыновней любви, пока не заполнилось ею, как озеро водой, и тогда он обхватил руками голову отца, будто заслонил ее щитами. Этот человек больше не был для него горой, далекой и бесстрастной. Он ощутил в нем отца, которому любовь сына нужна теперь так же, как сыну всегда была нужна любовь отца.

Неожиданно Мауга оттолкнул мальчика и выпрямился. Хватит. Он — Мауга. Боясь встретиться с глазами мальчика, вождь не поднял головы и не повернул лица. Ему было стыдно, что он оказался таким же слабым, как и другие люди.

— Все кончилось, — сказал мальчик мужчине. — Маму похоронили.

Выражение лица Мауга не изменилось. Это так обидело Тиму, что его любовь стала гневом. Шагнув в сторону, он обеими руками поднял большой камень и с силой швырнул его в озеро. Потом бегом пересек поляну и исчез за деревьями.

Мауга остался спокоен, и когда камень разбил его отражение в воде, и когда к берегу побежали волны, и когда поднялся со дна, как черный сон, ил. Потом нее оно наполнилось взбаламученным илом. Тогда он вскочил на ноги и бросился к деревьям, к дому и гулу лали. И вдруг остановился. В последний раз оглянувшись на горы и не в силах оторвать глаз от самой высокой вершины, Мауга замер, увенчанный последними лучами заходящего солнца.