Новые похождения бравого солдата Швейка. Часть 1 - [17]

И он лихорадочно зашептал что-то на ухо обер-лейтенанту. Сизоносый побледнел и от страха весь обмяк. Он растекся по полу, как тесто из опрокинутой кадки. Краузе пнул Зуммеля ногой и брезгливо приказал Швейку:

— Уберите это…

Сизоносый итти уже не мог, и Швейку пришлось подхватить его под руки. Это стоило ему большого труда, так как сам он стоял на ногах весьма нетвердо. Едва он вернулся, за окном сухо щелкнул пистолетный выстрел.

— Что это? — вздрогнул капитан. — Посмотрите, кто там балуется?

Швейк проследовал во двор и тут же вернулся.

— Осмелюсь доложить, господин капитан, вышло маленькое недоразумение, — доложил он. — Господин обер-лейтенант Зуммель прострелил себе башку.

— А-а-а… — небрежно протянул Краузе. — Только и всего? Туда ему, дураку, и дорога. В следующий раз будет лучше разбираться в людях.

— Осмелюсь доложить, — сказал Швейк, — по-моему, следующего раза ему уже не представится. Вот только интересно, кто теперь будет редактировать газету «Верноподданный».

— Найдем, — лукаво сказал Краузе. — У меня есть на примете одна кандидатура. — Он выразительно посмотрел на Швейка.

Но пьяный Швейк не заметил этого взгляда, сулившего ему большие жизненные перемены. Он меланхолично икнул и полез под рояль.

— Осмелюсь доложить… то есть осмелюсь доложить, что я осмелюсь доложить… В общем отбой, — пробормотал он оттуда и попытался откозырнуть лежа. Это ему не удалось. Рука поднялась только до рта, и Швейк немедленно заснул как ребенок, закусив круглый кулачок.

Капитан Краузе стал писать какой-то приказ. Когда через два часа Швейк, полупроснувшись, приоткрыл один глаз, капитан приветствовал своего денщика следующим странным образом:

— Приятного пробуждения, господин редактор. Будьте любезны, побыстрее собирайтесь. А то ваши сотрудники, наверное, совсем заждались.

— Осмелюсь доложить, господин капитан, — пробурчал Швейк, — я так и знал, что увижу вас во сне. Мне всегда после коньяку какая-нибудь дрянь мерещится.

И, снова закрыв глаза, он повернулся на другой бок. Краузе потряс его за плечо. Швейк спал. Краузе подул ему в ноздри — никакого результата. Швейк чихнул и продолжал спать. Тогда капитан решил попробовать команды:

— В ружье! Боевая тревога!

Швейк спал.

— Смирно! Стройся! Шагом арш!

Швейк слегка поежился и продолжал храпеть.

— С котелками — на обед!

Швейк вскочил так быстро, что ударился затылком о рояль. Это окончательно выбило из его головы остатки сна.

— Так что разрешите доложить, — отрапортовал он, — я готов. Между прочим, я сейчас видел очень странный сон, как будто меня назначили редактором. Хотя, осмелюсь доложить, во сне все возможно. Когда я служил в двести семнадцатом полку, один рядовой из запасников, некий Генрих Винтер, говорил, что в течение целой недели он каждую ночь видит один и тот же сон. Он рассказывал так, будто идет он по Берлину и читает новый приказ. А в приказе этом написано: «В связи с тем, что все теплые шерстяные вещи уже сданы, теперь населению предписывается сдать личную растительность, как-то: волосы, бороды, усы и так далее. Все уклоняющиеся, а также злостно лысые и безволосые подлежат повешению». Он точно запомнил этот приказ. «Тут, — говорил этот Винтер, — я вспоминаю, что на мне остались все волосы, и хочу спрятаться в подворотню, но меня хватают двое наголо обритых штурмовиков и хотят вешать на фонаре. И как раз в тот момент, когда меня вздергивают, я вспоминаю, что у господина рейхсканцлера тоже есть усы и чуб. Я хочу спросить, повесили его уже или нет, но не успеваю, и каждый раз просыпаюсь на этом самом интересном месте». Ну, мы, конечно, всегда говорили этому самому Вингеру, что это самый невероятный сон, потому что, посудите сами, как он может оказаться в Берлине, когда все отпуска отменены.

— Господин Иосиф Швейк, — официально сказал Краузе, — то, что вы считали сном, — правда.

— Это насчет усов? — оживился Швейк. — Неужели фюрера уже повесили? Ах, какая жалость! Я так и знал, что когда-нибудь просплю самое интересное.

— Я не об этом. Я относительно вас. Слушайте приказ. Смирно!

Швейк вытянулся.

— «Приказ, — начал читать Краузе. — Учитывая то, что обер-лейтенант Зуммель, бывший редактор русской газеты «Верноподданный», издаваемой немецким магистратом, освобожден от работы по собственному желанию в связи с переходом в лучший мир, на его место назначается рядовой Иосиф Швейк». Все. Поздравляю вас. Отправляйтесь принимать дела. Вам все понятно?

— Так точно, все понятно, — бодро ответил Швейк. — Прикажете приступать?

— Вот вам адрес. Хотя постойте, я должен вас предупредить, что вы будете единственным арийцем в редакции. Это вас ко многому обязывает. У вас в штате все русские.

— Живые? Не может быть! Русские, и работают у нас? Осмелюсь доложить, это на них не похоже.

— Ну, это конечно не первый сорт. Вот, скажем, хорунжий Маноцков вообще никогда не жил в России. Он эмигрантского происхождения. Но зато господин Долгоненков — коренной житель этого города. Он сам пришел и сказал, что приносит свой талант на службу великой Германии и желает быть выразителем общественного мнения русского населения города. Правда, он сейчас старается не появляться на улицах и живет, не выходя из ванной, потому что неизвестные лица били его уже двенадцать раз, и он боится, что его окончательно добьют, прежде чем он успеет выразить общественное мнение. Но сегодня вы с ним познакомитесь. Мы его доставим в редакцию. Ну, счастливо, господин Швейк. Мне грустно, что судьба нас хоть не надолго, но разъединяет…