Новые мученики Российские - [15]

Все эти переговоры и сомнения были разрешены неожиданно быстро тем, что сам митрополит обратился из своего заточения к Гуровичу с просьбой взять в свои руки его защиту, не колеблясь и не сомневаясь, ибо он, владыка, ему безусловно доверяет. Все вопросы были исчерпаны этим заявлением, и Гурович немедленно принял на себя защиту.

Дело началось в субботу 10 июня 1922 г. Заседания петроградского революционного трибунала происходили в зале филармонии (бывшем Дворянском собрании), на углу Михайловской и Итальянской улиц.

В этот день, с раннего утра, густая толпа народа запрудила Михайловскую и Итальянскую улицы, а так же прилегавшую к последней часть Невского проспекта. Десятки тысяч человек стояли здесь в течение нескольких часов в ожидании доставления подсудимых, в особенности же митрополита, в трибунал. Стояли недвижимо, в благоговейной тишине. Милиция не решалась разогнать это странное молчаливое сборище: слишком уже оно импонировало. Наконец показалась карета, в которой везли митрополита под эскортом конных стражников. Толпа загудела, почти все опустились на колени и запели: «Спаси, Господи, люди твоя». Митрополит благословлял народ из окна кареты и почти у всех на глазах были слезы.

VI

Прежде чем приступить к краткому изложению самого процесса, мы считаем не лишним охарактеризовать главных действующих лиц в нем.

Характеристика митрополита нами уже дана. Каким он был на митрополичьей кафедре, таким сел и на роковую скамью большевистского суда, — простой, спокойный, благостный. Само собой понятно, что он был центром всего громадного процесса. На нем сосредотачивалось все внимание и врагов, и обожавшей его верующей массы, заполнявшей, насколько ее допускали, зал заседания, и прочей публики, неверующей или инаковерующей, но относившейся, в общем, в течение всего процесса, к митрополиту с исключительным сочувствием, как к явной и заранее обреченной жертве большевиков (из этого числа мы исключаем тех «посетителей» — красноармейцев, представителей завкомов и коммунистических ячеек, — которые направлялись предусмотрительно властью в большом количестве «по нарядам» в трибунал для того, чтобы создать соответствующее запросам власти настроение).

Другая замечательная личность в процессе, обращавшая на себя значительное внимание, это архимандрит Сергий (в миру бывший член Государственной Думы В.П. Шеин). Большое сходство и, в то же время, яркий контраст с митрополитом. Сходство — в глубокой вере и готовности за нее пострадать и разница — в характерах и в темпераментах.

Митрополит не боялся смерти, но и не искал ее: он спокойно шел навстречу ожидавшей его участи, отдавшись на волю Божию. Отец Сергий как бы желал «пострадать за веру». Отсюда его пламенные, вдохновенные речи на суде, отличавшиеся от спокойных и сжатых объяснений и ответов владыки. Старый политический боец чувствовался еще в отце Сергии.

Нечто бесконечно возвышавшееся над политикой проницало всю личность митрополита. Мученик первых веков христианства, в мучениях радостно торжествующий над изумленными палачами, и — благостный, спокойный, живущий вдали от мира, весь в созерцании и молитве святой отшельник той же эпохи — воплощением таких двух образов седой старины казались отец Сергий и митрополит.

Председатель Правления Общества объединенных петроградских православных приходов, профессор Петроградского университета Ю.Л. Новицкий, спокойный, ясный и твердый в своих объяснениях, и бывший присяжный поверенный И.М. Ковшаров, заранее покорившийся своей участи, смело глядевший в лицо своим «судьям» и не скупившийся на полные горького сарказма выпады, — таковы остальные две жертвы из тех четырех, которые были обречены на смерть ради вящего торжества советской власти и укрепления нарождавшейся «живой церкви»…

Кроме митрополита, были привлечены к делу: епископ Венедикт, настоятели почти всех главных петроградских соборов, профессора Духовной академии, Богословского института и университета, студенты и т. д. Остальная (большая) часть подсудимых состояла из людей «разного чина и звания», более или менее случайно захваченных неводом милиции при уличных беспорядках во время изъятия. Тут были женщины, старики и подростки и был какой-то карлик с пронзительным голосом, вносивший комическую ноту в тяжелые переживания процесса; была фельдшерица, обвинявшаяся в «контрреволюционной» истерике, в которую она впала, находясь в церкви во время нашествия советской комиссии, был даже какой-то перс, чистильщик сапог, магометанин, не понимавший, как оказалось, по-русски, — все же привлеченный за «сопротивление изъятию церковных ценностей», — и т. д… Словом, эта часть подсудимых представляла собой обыкновенный, весьма случайный по составу, осколок пестрой уличной толпы… Очевидно было, что никто и не думал делать сколько-нибудь тщательный отбор подсудимых. Некогда было…

Зал заседания огромен; он вмещает, считая с хорами, около 2500–3000 человек. И, тем не менее, во время процесса он всегда был переполнен. Можно сказать, что за несколько недель разбора дела, значительная часть петроградского населения прошла через этот зал. Ничто не останавливало притока публики: ни утомительная подчас монотонность судебного следствия, ни облава, устроенная на второй же день процесса перед зданием филармонии и захватившая несколько сот человек (из публики, ожидавшей открытия заседания), которые оставались арестованными вплоть до самого окончания дела, — ни, наконец, риск и опасность, ожидавшие публику в самом зале.