Новые друзья - [5]

– На колени! – крикнул Коля, – вот весело!..

– На колени! – забасил Сергей. – Пиль!..

Я быстро опустился и, взяв её руку, чуть коснулся губами.

– Браво, великолепно, – засмеялся Сергей. – Теперь он твой Дон Кихот, Настя.

– А она – Дульсинея, – подхватил Коля.

Мы уселись. Лицо у меня горело, и я чувствовал в себе силу и гордость орла. Дрожали мои колени.

– Теперь, – произнёс Сергей, когда наступила тишина, – рассказывай, зачем ты пришёл.

– Ты встретил Стёпу, – помогла мне Настенька, заметив, что я затрудняюсь.

– Ах, да, я встретил Стёпу. Он говорил о Странном Мальчике.

– Кто это – Странный Мальчик? – заинтересовалась Настенька.

– О, это такой славный, дивный мальчик, – с жаром ответил я, повернувшись к ней и радостно смотря на неё. – Он сын царя.

Сергей засмеялся, а я, глядя на задумчивое, затуманившееся лицо девочки, ещё с бо?льшим жаром проговорил:

– Ты бы его полюбила, его нельзя не любить. Он чудесный, он нежный, он странный.

У меня зароилось, как воспоминание о боли, всё, что меня мучило и занимало, и, взглянув на Сергея, я робко спросил:

– Ты думал о жизни, Сергей?

– О жизни! – повторила Настенька, всплеснув руками.

– О жизни?.. – презрительно переспросил Сергей. – Что можно думать о жизни?

– Это действительно чудесный мальчик, – задумчиво произнёс Коля. – Я его боялся. Мы давно обещали зайти к нему, но отец никогда не простил бы, если бы узнал об этом, и мы не решались.

– Разве к нему нельзя ходить? – спросила девочка.

– Отец не любит знакомств с бедными.

– Так он бедный? – заинтересовался вдруг Сергей.

– Мы пойдём к нему, Сергей, – вспыхнула Настенька. – Гадко у вас дома. Папа нам не запрещает, и я люблю бедных. Ужасно люблю. Противно у богатых. Люблю папку своего.

Сергей тряхнул волосами и задорно сказал.

– Я люблю бедных. Мы богатые, но любим бедных.

– И я люблю, – вспыхнул Коля, – очень люблю: больше, чем богатых.

– И я, и я! – с неостывающим жаром крикнул я.

– Мы любим бедных, – с воодушевлением произнесла Настенька и, как будто давала клятву, подняла руку.

– Мы любим бедных! – крикнули мы хором за ней; и было так, будто она показывала их, а мы знали, за что любим, и она одобряла.

– И не любим богатых, – решительно закончила она.

– И не любим богатых, – повторили мы за ней.

Я готов был поклясться, что не люблю богатых: так искренно, ясно чувствовалось это теперь, когда мы прокричали эти слова.

– Что же случилось со Странным Мальчиком? – вспомнила Настенька.

– Странный Мальчик очень болен и просил Стёпу позвать нас. Я не обещал…

– Разве Стёпа бывает у него? – изумился Коля.

Я вспомнил, как Стёпа ударил его, и только теперь удивился тому, что они сблизились.

– Ведь оба бедные, – подумал я, – отчего же не сблизиться.

– Мы пойдём к нему, – решительно произнёс Коля.

– Может быть, им есть нечего, и я принесу, – сказала Настенька.

– А папа? – струсил я, взглянув на Колю.

– Ну, и папа. Он не узнает.

Сергей дал план, что делать, и назначил день, когда пойти. Никто не возражал, и лишь только вопрос был решён, мы вышли из «котла». Под руки все, как старые товарищи, мы обошли вторую площадку. Настенька держалась возле Коли, задумчиво смотрела на море, и я, глядя на неё, вспомнил пленницу из белого домика… «Нет, эта лучше», – думалось мне. Ужели я так вырос? Холодом веяло от одинокого домика на противоположной горе, и казалось, те белые, правильно сложенные камни, стерегут мертвецов – прежнего Павочку, пленницу… Я чувствовал нехорошее в душе, и что-то упрекало, стыдило меня. Но рядом со мной шла Настенька, такая добрая, ласковая; шёл Сергей, самоуверенный, крепкий, и в том, что они любили меня, я находил себе оправдание.

– Я его боялся, – говорил Коля, вспоминая о Странном Мальчике, – и даже отец не мог ответить на его вопросы.

И так, идя в шеренгу, всё более внимательные, незаметно то я, то Коля, рассказали всё, что знали об Алёше, – и скоро он стал так близок, будто он давно был нашим и с нами. Мы говорили его словами, иногда словно спрашивали у него ответа, и сами, мучаясь, возражали, неуверенные, так ли бы он сказал, так ли думал.

– Это, действительно, странный мальчик, – выговорил Сергей, сдавшись, наконец. – Что же, правда ли, что мы здесь вчетвером гуляем, разговариваем, смотрим на море, или неправда?

Мы взглянули друг на друга испуганные, и все мы были бледны.

Тени выползли из всех углов горы, стали перед нами, угрожали, говорили о недобром, непонятном, говорили таинственным языком о пределах жизни, о правде и лжи, – а темневшее небо, непроницаемое и молчаливое, хранившее все дорогие и важные тайны, и никому не открывавшее их, загадочно и бесстрастно висело над нами. Хотелось плакать, молиться кому-нибудь, чтобы не было этой тишины, этого леденящего холода в душе, – хотелось оправдания, согревающей, родной любви, чьей? – разве я знал в эту минуту.

– Что такое жизнь? – взволнованно спросила Настенька, всматриваясь в море, покрытое тенями, светлыми, зелёными, – словно гигантскими плёнками.

– Что такое жизнь? – с досадой повторил Сергей, удивляясь, что не находит ответа на этот простой вопрос.

– Это знает Странный Мальчик, – с жаром ответил я, – он был «там».