Новому человеку — новая смерть? Похоронная культура раннего СССР - [15]

Вопрос о том, почему предпринятая в 1920-е годы попытка утилитаристской реформы похоронного администрирования не улучшила, а еще больше усугубила тяжелое положение этой важной сферы жизни, не имеет однозначного ответа. С одной стороны, поставив в центр всей реформы задачу удалить Церковь из похоронного обеспечения, большевики игнорировали внутреннюю логику похоронной культуры и ту инфраструктурную роль, которую в ней играла Церковь. Идеологи реформ в соответствии с общим направлением своих мыслей полагали, что похоронное дело является лишь инструментом обогащения Церкви, которая манипулирует родными умерших для извлечения сверхприбылей. При этом в восприятии большевиков отношения между Церковью и родственниками умерших находились в плоскости веры и обрядов. Деление похорон на разряды представлялось им проявлением социального неравенства, свойственного сословному обществу Российской империи.

Фактически они полагали, что Церковь в этой конструкции является отжившим паразитическим элементом, который можно просто изъять из нее, не повредив работу всего механизма. При этом они игнорировали реальную функцию, которую выполняла Церковь. В той многоакторной конфигурации, которая сложилась в похоронном деле к началу XX века, роль Церкви отнюдь не была связана исключительно с обрядами или религиозной верой. Гораздо важнее был тот факт, что работа похоронного дела как интегрированного социального института была тесно связана с Церковью, в ведении которой находились экономические основы похоронного дела. Система разрядов погребения, хотя и была связана с идеями церковного благочестия, которые делали места около церкви более ценными, чем места на периферии кладбища, на практике была нацелена на то, чтобы за счет более дорогих разрядов обслуживать более дешевые и бесплатные, а также создавать фонд для благоустройства и санитарного обслуживания кладбищ. Похоронное дело в этой системе действовало как полноценный социальный институт, подчиненный институциональной логике, в основе которой лежал концепт общего блага, доступ к которому получали все семьи, ставшие членами-пайщиками кладбища. Вступая в эти отношения, они заключали договор именно с Церковью в лице кладбищенского причта. Таким образом, на практике, механически удаляя из этой системы Церковь и связанное с ней разделение на разряды, реформы разрушали похоронное дело как институт. Неудивительно, что, после того как сами основы похоронного дела были уничтожены, всё кладбищенское хозяйство молниеносно пришло в упадок.

Если посмотреть на реформу и ее последствия с такого ракурса, то, на мой взгляд, легко объяснить упадок и деградацию, последовавшую за муниципализацией похоронного дела. Однако это не объясняет, почему в похоронном деле не произошло возврата к прежней системе, как, например, в системе образования в 1930-е годы. Почему после попытки восстановить диверсифицированные тарифы на погребение и вернуть кладбища в управление общин верующих, которая была предпринята в 1923 году, состояние кладбищ существенно не улучшилось?

Я полагаю, что причины этого лежат не во внутренней логике и изначальной концепции реформ. Как уже было сказано раньше, общая логика реформ, основные ее идеи в целом следовали тому вектору, который был намечен еще до 1917 года. Конечно, конкретная схема реформ, проведенных большевиками, стала более жесткой, чем та, которая могла быть при прежнем режиме. По-видимому, при более мягком варианте реформирования основной акцент мог быть сделан не на механическом изъятии Церкви из системы, а на постепенном и более плавном перераспределении полномочий между светскими и религиозными властями, притом что основные положения реформ по сути были бы такими же. Более того, позже пытаясь спасти положение и скорректировать санитарные последствия провалившейся реформы, большевики пойдут именно на такое компромиссное смягчение своей антиклерикальной позиции.

С наступлением новой экономической политики власть идет на определенные компромиссы и в похоронной реформе. Так, вводятся новые диверсифицированные тарифы, которые зависели от классовой принадлежности покойного: чем дальше социальное происхождение покойного было от большевистских идеалов, тем выше был тариф. Часть кладбищ сдавалась в аренду общинам верующих, в обязанности которых входил уход за захоронениями и общее благоустройство. Однако новые введенные тарифы и допуск религиозных общин на кладбища просуществуют недолго. С середины 1930-х годов похоронное дело выпадает из системы государственного обеспечения и регулирования. После принятия в 1936 году Сталинской конституции, декларировавшей создание бесклассового общества, новая система тарифов, основанная на принадлежности к тому или иному классу, отменяется. Кладбища передаются в ведение местных Советов, и всякий надзор за ними и их финансирование прекращаются. Одновременно с этим практически прекращается работа похоронных бюро и производство похоронных принадлежностей. Вся отрасль, которая еще недавно, даже после реформы 1918 года, полноценно функционировала, лишается централизованного управления и распадается. Похоронное дело распределяется между отдельными акторами, которые занимаются им по совместительству с какой-то иной, официальной деятельностью.