Новогодние и другие зимние рассказы русских писателей - [80]

— Пойдем, Алеша, к нам, там тебе и чистое платье дадут, и обсушиться.

Крики в толпе: «Ай да барчук, молодец!» — ничуть не увеличили моей решимости. Твердо, поскольку позволяли то полы пальто, шагал я, ведя Алешу, а за нами следовала толпа, составляя в общем весьма торжественное и внушительное шествие. Некоторые бабы пытались проникнуть к нам и во двор, но, встретив сильную оппозицию со стороны Василия, в порядке отступили.

Кухарка Дарья, молодая, красивая баба-солдатка, встретила нас целым скандалом, но, тронутая моими усиленными просьбами, к которым присоединил свой авторитетный голос и Василий, смягчилась, только сочла необходимым доложить о казусе моей матери. Та разрешила на несколько часов приютить Алешу и дала даже кое-каких харбаров ему переодеться. Боже, до чего ликовал я! Я решительно терялся, не зная, чем бы выразить свою любовь бедному Алеше, бесстрастно сидевшему на лавке. Я то гладил ему руки, неподвижно лежавшие на коленях, то просил Дарью дать ему еще поесть, хотел даже почитать ему сказку вслух, но, сообразив, что едва ли он что-нибудь поймет, остановился на другой, более практической мысли. Отозвав Василия в сторону, я таинственно спросил:

— Василий, а если дать ему папиросу, он будет курить?

— Ну вот еще! Куда ему с тупым носом да рябину клевать — рябина ягода нежная!..

При последних словах Василий почему-то подмигнул Дарье, а та засмеялась и назвала его «лешим».

Я продолжал вертеться около Алеши и только что хотел предложить ему еще что-то, когда в кухню вошел отец, только что вернувшийся домой. Василий, собиравшийся зачем-то обнять Дарью, отскочил от нее и вытянулся. Дарья бросилась к печке, а я обмер. Только Алеша остался неподвижен и бесстрастен.

— Что это еще?! Убрать его, — сурово произнес отец.

— Папочка!..

— Я говорил, чтобы этого не было. Василий, отведи его.

Василий шагнул к неподвижному Алеше, но я остановил его, бросился к отцу, схватил за руку и заговорил, захлебываясь в слезах, целуя эту суровую, но родную руку:

— Папочка, родной, милый… позволь ему остаться… он бедный, он дурачок… Его Акулина бьет. Папочка, дорогой мой, не гони его — а то я умру. Папочка, не гони. Папочка, не гони!

Мои слезы уже начали переходить в истерику. Расчувствовавшаяся Дарья, утирая фартуком глаза, осмелилась присоединиться к моей просьбе.

— Ничего, барин, пускай останется, он нам не помешает…

Отец, не отвечая, хмуро смотрел на Алешу. Как бы под влиянием этого мрачного взгляда Алеша устремил на отца свои полные молчаливой мольбы глаза, и губы его зашевелились:

— Я дурачок… Алеша…

— Папочка!..

— Пускай останется. Но это в последний раз! — сказал отец, тихо-тихо погладив меня по поднятому к нему лицу, и вышел.

На другой день Алеша исчез, и с тех пор я его не видал и не знаю, где он. Может, замерз под забором, а может быть, и сейчас стоит где-нибудь у парадных дверей и ждет…

1898

Аполлон Коринфский (1868–1937) Крещенские сказания

Шумят веселые Святки — от самого дня Рождества Христова до праздника Крещения Господня играми да плясками, да песнями на светлорусском просторе привольном потешаются, вещими гаданиями честному люду православному тайные веления судеб открывают. Гудят пиры-беседушки затейные, зеленым вином поливаются, плещут пивом, брагою, медами ставлеными. Что ни день на Святках — то свои поверья, что ни час — новый сказ, корнями живучими приросший к сердцу народному. Гуляет — «святошничает» любящая «веселие» матушка-Русь; положено дедами, прадедами заповедано гулять-веселиться широкой русской душе по святочному обычаю. И словно воскресает на эти дни, сбрасывает с тысячелетних плеч саван векового забвения старина стародавняя. День Крещения Господня (Богоявление) Святки кончает, над праздничными гулянками крест ставит, до широкой-разгульной Масленицы с многошумным весельем прощается.

Канун Крещенья, как и рождественский, слывет сочельником и тоже — день постный, по уставу Православной Церкви; но одновременно это — главный день святочных гаданий. Проводит его русский народ не только в посте да молитве, но и в сыновнем общении с неумирающими пережитками язычески-суеверного былого-минувшего. Верный христианскому преданию, держит он строгий пост, не принимая никакой пищи вплоть до вечерни, несет домой из храма Божьего освященную богоявленскую воду и считает ее целебною от всяких болестей; памятуя вековые обычаи предков, отдает он — обок с этим — щедрую дань и своему суеверию.

Вечер под Крещенье, подавая весть о близящемся конце Святок, заставляет красных девушек вспоминать обо всех знакомых деревенскому люду гаданьях. Звончей-голосистее поются на беседах и песни святочные — подблюдные. Затейливей сами собой становятся и святочные игры обрядовые. А старикам со старухами, которым уже много лет назад надоскучило и петь-играть, и рядиться-святошничать, — своя забота об эту пору. Первее всего — ставят они мелом на всех дверях, на всех оконных рамах знаки креста, чтобы оградить свое жилье от посещения бесовского. Ходит-гуляет в этот вечер нечистая сила, всяким оборотнем прикидывается, в избу попасть норовит на пагубу святошничающему народу православному. И одна защита против нее, — гласит народное слово, — святой крест Господень, перед которым распадается во прах все могущество лукавого. Не начертай в Крещенский сочельник креста у себя на дверях, позабудь об этом строго соблюдаемом на Руси, — не только в деревенской глуши, но и в больших городах, — обычае: быть худу, жди беды! — по уверению строгих блюстителей прадедовских преданий.