Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг. - [9]

В опубликованном 5 января 1826 г. прибавлении к «Подробному описанию…» говорилось об учреждении Следственного комитета и, между прочим, сообщалось, что в тайном обществе и заговоре наряду с «главными зачинщиками и заговорщиками» находились «разные лица», в том числе те, кто позволил себя «уловить… в коварные сети», не зная о подлинных целях заговорщиков (политическом перевороте).

Документ содержал официальную оценку уже состоявшихся первых актов прощения подследственных. В частности, в нем перечислены те основания, которые будут способствовать «снятию» вины и прощению: «В числе допрошенных… нашлось несколько невинных, которые ту же минуту освобождены; другие, по молодости и детской неопытности, дозволили уловить себя в сии коварные сети, не зная ни цели, ни гибельных последствий своей неосторожности…»[37].

Таким образом, наряду с уже освобожденными «невинными» на снисхождение могли рассчитывать и те, кто позволил «увлечь» себя в заговор, не зная подлинных целей его руководителей. Однако понятие «подлинные цели» заговора не отличалось достаточной ясностью: имелись ли в виду намерения покушений на жизнь императора или речь шла только о планах политических преобразований, изменения государственного правления – не было понятно.

В середине февраля 1826 г. Боровков представил сначала Комитету, а затем императору «очерк» истории тайных обществ, «извлеченный из показаний главнейших членов и добровольных открытий некоторых отклонившихся от общества». «Очерк» развивал уже известную версию: благодаря наличию у тайного общества «внешней» («благовидной») цели оно смогло вовлечь в свои ряды «даже поборников неколебимости престола, отличных поведением и талантами…». В первые годы существования общества лишь ограниченное число его участников узнало «сокровенную цель». На Московском съезде в 1821 г. многие члены, «услышав о сокровенных замыслах разрушить существующий образ правления, отказались решительно от общества». Участники военных выступлений 1825 г. были также разделены на два разряда: 1) члены тайных обществ, готовившие переворот; 2) «увлеченные мнимым предлогом неправильной присяги»[38]. Очевидно, для незнакомых с «тайной» целью конспиративного союза, как и для увлеченных в мятеж «предлогом неправильной присяги», можно было ожидать смягчения или даже полной отмены наказания.

Официальная градация усложняла картину, делала заговор сложным соединением разных степеней причастности и осведомленности о цели тайных обществ. Власти важно было показать, что к следствию привлекаются различные категории причастных к делу лиц, что среди тех, кто будет подвергнут ответственности, окажутся как формально состоявшие в политической конспирации, так и не состоявшие в них, но получившие от членов тайных обществ четкое и конкретное представление о планах, сроках и средствах переворота и не сообщившие о них правительству.

Итак, на первом этапе процесса власть стремилась показать, что к следствию привлечены разные категории причастных, степень вины каждой будет в полной мере выявлена и принята во внимание. Следствие представлялось таким образом необходимым именно с этой точки зрения; власть же получала в общественном мнении благоприятный для себя ореол справедливого судьи, который первоначально собирает объективные данные, отбрасывая пристрастие и прощая малозамешанных и «заблудших», выносит решения исключительно на основе имевших место фактов, наказывая действительных преступников.

Водораздел между теми, кого ждет наказание, и теми, кто вправе рассчитывать на снисхождение, проходил по вопросу об осведомленности о политических намерениях заговорщиков. Опубликованный в общее сведение официальный документ содержал фразу: «Нашлись и такие, которые хотя не принадлежали к сей злодейской шайке, но знали, не открыли их преступных умыслов и тем сделались сами причастными их преступлению»[39]. Это сообщение напугало многих. Из него вытекало, что даже известность и недонесение о цели и, может быть, только о существовании тайных обществ официально объявлялось преступлением, подлежащим преследованию[40]. Если человек не принадлежал к тайному обществу, но знал о каких-либо обстоятельствах, принимал участие в политических разговорах, в особенности с привлеченными к следствию лицами, то он мог ожидать наказания как «замешанный» в дело, причастный к нему. Таким широким «подходом» к определению виновности отличается только этот документ. Представляется, что его авторы, говоря о привлечении к ответственности, не имели в виду тех, кто только слышал о тайном обществе «по слухам», не будучи причастен к его деятельности, а подразумевали лиц, в разной степени причастных к организационной структуре конспиративных обществ, но формально не состоявших в них.

Основной задачей опубликованных официальных документов, без сомнения, являлось формирование образа справедливого, обоснованного и беспристрастного расследования. Целью подобного освещения следственного процесса и введения указанной градации привлеченных к нему лиц являлось не в последнюю очередь формирование в русском обществе представления о том, что следствие не стремится вовлечь в дело невинных и «малозамешанных», которых освобождают, по-отечески прощая их «кратковременное заблуждение». Тем самым предупреждался возможный общественный протест или его подобие