Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг. - [52]

В некоторой степени загадочным остается лишь одно прощение – Петра Колошина, как и последующее свертывание расследования по его делу.

В этой связи нельзя исключить и влияния на императора личности самого подследственного, а также избранных им приемов защиты. Акты «высочайшего прощения» не случайно приходятся на первые дни следствия, когда император лично участвовал в допросах многих из тех, кто оказывался арестованным. Исходя из этого, нужно указать на большую роль допроса в присутствии императора (в других случаях – личной встречи с Николаем I). В такой ситуации у обвиняемых возникала возможность не только отрицать предъявляемое обвинение, но и произвести своим поведением благоприятное впечатление на самодержца, способствуя тем самым своему полному прощению. Лопухин, Витгенштейн, Моллер, И. Шипов, Колошин, Суворов и другие прощенные в первые дни следствия, очевидно, в немалой степени обязаны своим освобождением тому впечатлению, которое они смогли произвести на императора. Оправдательные записки также читались в первую очередь императором.

Личный допрос императора как элемент расследования традиционно рассматривался как средство к оправданию: такой допрос позволял лично оправдаться перед глазами верховного правителя. Иллюстрацией служит рассказ О. Ф. Л. Мармона о допросе А. А. Суворова в присутствии императора: «Внук Суворова был сильно скомпрометирован. Император пожелал допросить его лично, с целью дать молодому человеку средство оправдаться. На его первые слова он отвечал: „Я был уверен, что носящий имя Суворова не может быть сообщником в столь грязном деле!“ – и так продолжал в течение всего допроса. Император повысил этого офицера в чине и отправил служить на Кавказ. Так он сохранил чистоту великого имени и приобрел слугу, обязанного ему более чем жизнью»[307]. К этому следует добавить, что многие из привлеченных к следствию обращались с просьбой предстать перед императором и лично изложить свои «оправдания» или «признания».

Большое значение имела личная известность подследственного императору, собственные пристрастия Николая I, стремление монарха к демонстрации «милости» по отношению к случайно замешанным, которое обусловили репутационные нужды верховной власти, необходимость специфического воздействия на общественное мнение. Это обстоятельство оказало влияние на исход следствия в случаях с Суворовым, Кутузовым, А. В. Семеновым и т. д. Не случайно в первые дни следствия были освобождены Ф. Н. Глинка, П. Х. Граббе (правда, обоих пришлось арестовать вновь), офицер подшефного Николаю Павловичу гвардейского Конно-пионерного эскадрона М. А. Назимов[308], а также Д. И. Завалишин (оба позднее осуждены Верховным уголовным судом). Император хотел показать со всей очевидностью, что арестованных без достаточных оснований он освобождает.

Существуют прямые указания на участие самых влиятельных лиц, вплоть до представителей царствующей династии, в судьбе подозреваемых, в решениях о смягчении участи или освобождении от следствия. Хорошо известна роль А. Ф. Орлова в принятии решения об освобождении от суда его брата, влиятельного участника Союза благоденствия М. Ф. Орлова. Есть подобный пример, прямо относящийся к прощенным декабристам. В дневнике Александры Федоровны имеется запись о ее беседе с А. Ф. Орловым, датированная 22 декабря 1825 г.: «Я просила его придти, так как хотела спросить его о Федоре Барыкове и узнать, действительно ли он невинен… Сначала мы говорили о Федоре; слава богу, он чист – иначе это было бы ужасно для Varette [В. П. Ушаковой, фрейлины Александры Федоровны. – П. И.]…»[309]. Влияние подобного рода интереса императрицы к одному из подследственных могло быть достаточно значимым при решении его участи.

Определенное воздействие могли оказывать и прямые ходатайства членов императорской семьи и ближайших к ней лиц за арестованных. Влияние посторонних факторов на ход следствия особенно ощущается в фактическом изъятии из расследования Л. П. Витгенштейна, И. А. Долгорукова, И. П. Шилова, П. П. Лопухина. Большие возможности влияния на расследование имели отцы Лопухина и Витгенштейна – председатель Комитета министров П. В. Лопухин и главнокомандующий 2-й армией П. Х. Витгенштейн. Видимо, свою роль сыграла близость Долгорукова и Шилова к брату Николая I Михаилу Павловичу: его заступничество могло оказать большое влияние на решение их дел. Однако акты официального прощения не могли изменить личной позиции императора. Сохранился рассказ В. А. Олениной, относящийся к Долгорукову. По ее мнению, «Долгорукой был очень умен, с большими способностями». Описывая личные качества князя, рассказчица особо остановилась на негативном отношении к нему первого лица государства как наиболее значимом и характерном факте, сопроводив его, очевидно, распространенным в светском обществе рассказом о прощении Ильи Долгорукова в 1826 г.: «К[нязь] Илья Андре[евич] Долгорукой просил в[еликого] к[нязя] Мих[аила] Павловича испросить ему у Госуд[аря] прощения, что великий князь и исполнил, но Госуд[арь] простил, жестоко говоря: „Если ваша гнусная жизнь вам так дорога, я вам ее дарю“. Потом на бале… он, видя Долгор[укого], стоявшего возле окна, с которого шнур упал ему на плечо возле самой шеи, он ему сказал: „Mon p[rin]ce, prenez garde, le corde vous tombe au соu“»