Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг. - [51]
Рассказы, принадлежащие «замешанным», но не привлекавшимся к процессу, прощенным и освобожденным от наказания (а также вышедшие из среды, близкой к ним), часто содержат мотив «оговора» со стороны уличенных, а затем осужденных заговорщиков. Ссылки на «оговор», достаточно характерные для этой традиции, служат как бы подтверждением полной невиновности «оговоренного» и оправданного. Иначе и быть не могло: ведь такого рода рассказы возникли под влиянием необходимости дистанцироваться от осужденных, от любой причастности к тайному обществу, поэтому здесь не могло быть и речи об обнаружении какой-либо степени причастности освобожденного и оправданного лица к деятельности тайного общества и заговору.
В этой связи интересны оценки, данные мемуаристом С. Шиповым событиям и обстоятельствам, связанным с привлечением к следствию его брата И. Шилова. Согласно С. Шилову, его брат был невинен с точки зрения предъявленных обвинений (принадлежность к «злоумышленному» обществу, осведомленность о планах ввести республику). Обвинители не имели никаких доказательств его вины, но «старались втянуть…» в дело. Пестель и его товарищи преследовали цель облегчить собственную участь: зная, что Николай I и Михаил Павлович «любят брата и ценят его», они, «вероятно, полагали, что если он явится участником в их действиях, то государь, желая пощадить брата моего, будет и с ними снисходительнее»[304].
Адресация к намерениям арестованных придать тайному обществу значительный масштаб, для того чтобы изменить характер репрессивных решений в сторону их смягчения, заявить об участии в нем лиц, пользующихся дружбой и доверием государя, влиятельных особ, – любопытное свидетельство о распространенных в общественном сознании эпохи представлениях о способах защиты обвиняемых.
Сходное представление о желании подследственных вовлечь в расследование как можно больше лиц, в том числе совершенно невинных, имел и великий князь Константин Павлович. В своих письмах императору он неоднократно проводил мысль о том, что такие усилия «замешанных» могут привести к тому, что пострадают «невинные». По его мнению, арестованные стремятся скомпрометировать тех, кого не смогли завербовать – «для своего оправдания». Они хотят навлечь подозрение на «людей верных». Очевидно, эти соображение следует рассматривать в контексте «борьбы» великого князя за М. С. Лунина, стремления не допустить его привлечения к формальному расследованию в Петербурге; однако сам мотив весьма показателен.
Нужно отметить распространенность представления о намерениях главных виновных вовлечь в расследование как можно больше лиц:
«…во всех делах такого рода все виновные держатся правила – чем больше замешанных, тем труднее будет наказать»[305]. Примеры высказываний подобного рода можно множить[306]. Несомненно, это мнение базировалось на традиционном представлении о следствии по «государственным преступлениям» и должно было иметь определенные подтверждения в практике предшествующих политических процессов. Мотив «оговора» и «запутывания» «невинных» со стороны главных обвиняемых, разумеется, приобретал некоторое значение в условиях почти неограниченных возможностей монарха при вынесении решений о наказаниях в делах, касающихся государственных преступлений. Большое число «причастных» к политическому делу, участие в нем влиятельных лиц – все этого могло сыграть определенную роль при расследовании дела. Но все же нельзя не признать, что на протяжении XVIII–XIX вв. участие в серьезных «антигосударственных» заговорах влиятельных лиц, вплоть до ближайшего окружения императора и даже его родственников, оказывало чаще всего незначительное влияние на характер репрессивных решений – по крайней мере, в отношении главных обвиняемых. В силу этого последние не могли рассчитывать на смягчение наказания, прибегая к подобным способам защиты. Наконец, стоит обратить внимание на то, что ссылками на «оговор» (в рамках указанных свидетельств, оставшихся от избежавших наказания) аргументировалась непричастность к тайному обществу лиц, которые в действительности принадлежали к числу его участников, о чем согласно говорят как материалы следствия, так и другие источники. Приведенные наблюдения позволяют, как представляется, заключить, что такого рода аргументация «невиновности» освобожденных и прощенных была призвана скрыть подлинную степень причастности к тайному обществу.
К числу главных факторов, влиявших на освобождение от наказания, следует отнести воздействие на следствие и высшую власть родственных и служебных связей лиц, привлеченных к расследованию. Нужно отметить, что решение участи никакой другой группы привлеченных к следствию не зависело в столь значительной мере от высшей власти. Роль императора в ряде случаев представляется очень значительной и чуть ли не определяющей. Для участников тайных обществ, возникших после 1821 г., важное значение имела, например, принадлежность к знаменитым, известным в русском обществе фамилиям (А. А. Суворов, Л. П. Витгенштейн). Имела значение и близость к императору или влиятельным лицам из его окружения семейств Барыковых, Жеребцовых, Лопухиных, Долгоруковых и других. Не последнюю роль играло и личное знакомство императора с Н. И. Кутузовым (а также с первоначально прощенными П. Х. Граббе, М. А. Назимовым): оно, несомненно, оказало влияние на решение императора освободить их от следствия. В отношении участников заговора и событий 14 декабря прослеживаются те же мотивы: конноартиллеристы А. Вилламов, А. Гагарин принадлежали к близким к императорской фамилии семьям. Привлечение к следствию А. Ф. Моллера, оказавшего серьезные услуги Николаю I в судьбоносный день 14 декабря и являвшегося племянником начальника Морского штаба А. В. Моллера, конечно, было крайне затруднительно.
