Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг. - [195]

.

Знакомство продолжилось после окончания Бобрищевым-Пушкиным пансиона, когда он уже поступил в Училище колонновожатых («Бывши знакомы и прежде, знали многие из наших мнений и чувств»)[1070]. Декабрист относил этот эпизод к 1818 – началу 1819 г.[1071]; говоря о своих встречах с товарищем, он счел нужным сообщить: «Однажды этот упомянутый господин Мансуров приезжает ко мне и говорит, разумеется, взяв сперва с меня честное слово, что я никому не скажу того, что он будет мне говорить: „Я знаю, – сказал он мне, – твои мысли, знаю, что ты расположен ко всякому благу, которое можешь ты сделать для общества. Итак, должен тебе сказать: существует в России некоторое соединение, весьма пагубное, которое имеет даже влияние на политические дела государства, имея предметом распространение мнений, долженствующих, наконец, разрушить всякую нравственную связь между людьми, и которое, возрастая, может возыметь, наконец, сильное и явное действие. Многие благонамеренные люди, сведав об этом, соединились также для того, чтобы в свое время противостать оному. Хочешь ли вступить в это общество?“».

Бобрищев-Пушкин, по его словам, ответил отказом на предложение Мансурова, заявив лишь о своей готовности содействовать такому обществу[1072]. Из показания следует с очевидностью вывод о конспиративном характере общества Мансурова, его нравственно-политической направленности, столь свойственной тайным обществам этой эпохи.

С одной стороны, в этом свидетельстве отчетливо видны сходные черты с пропагандистскими приемами участников Союза благоденствия (известными по мемуарной литературе и следственным показаниям), которые использовались для привлечения новых членов. Кандидатам в качестве основной цели общества представлялась борьба против злоупотреблений, укоренившихся в обществе и охвативших бюрократическую систему государственного управления. Обращает на себя внимание тайна – условие, на котором сообщаются сведения. Слова Мансурова напоминают конкретные положения «Зеленой книги», в частности положение об объединении добрых сил против уже объединившихся и влиятельных злых: «Когда зло очевидно и усиление оного ощутительно… тогда деятельное злу противоборствие есть необходимая для каждого гражданина обязанность». И далее: «…господствующему злу противоборствовать можно не иначе, как отстранением личных выгод и совокуплением общих сил добродетели против порока», что является главным основанием для составления тайного общества, к которому, «без сомнения, с удовольствием приступят все благомыслящие сограждане»[1073].

В этом контексте характерным видится самоопределение лиц, которые решили объединиться против «весьма пагубного соединения»: это, по словам Мансурова, «благонамеренные люди». Очевидно, оно близко терминологии Устава Союза благоденствия («благомыслящие»). Нельзя исключить предположения о том, что Мансуров прямо основывался на содержании Устава Союза. Но это лишь предположение, которое не может заменить прямого указания на организационные или программные основы общества, в которое приглашался Н. Бобрищев-Пушкин. По словам Бобрищева-Пушкина: «Общество это… не должно быть масонское, ибо в таком случае сказал бы он просто: „хочешь ли вступить в масонскую ложу?“, что обыкновенно говорят, как я слыхал, ибо масоны действия свои сокрывали, а имени – никогда»[1074].

С другой стороны, Мансуров, говоря о цели своего общества, определил ее как противодействие уже образовавшемуся «пагубному» объединению. Но возникает вопрос – говоря о том, что существует «некоторое соединение, весьма пагубное, которое имеет даже влияние на политические дела государства», не подразумевал ли он именно тайный союз «либералистов»? Не является ли в таком случае то общество, о котором говорил Мансуров, своеобразной реакцией на создание Союза благоденствия? Ответ на эти вопросы может дать содержание разговоров между ним и Бобрищевым-Пушкиным.

Описывая характер своих бесед с Мансуровым, Бобрищев-Пушкин показал: «Видаясь, нередко говорили мы с ним о возрастающем просвещении в России, о перемене многих мнений, наконец, о возрастающем неверии, которое вследствие ложного направления, данного умам философами XVIII столетия, заразило умы… отклонило от истинного просвещения, которое само по себе весьма полезно…»[1075].

Перед нами сложное переплетение консервативной по своему характеру реакции на учения «философов» XVIII в. и убежденности в необходимости «истинного просвещения», не поддающееся однозначной интерпретации. С одной стороны, очевидно положительное отношение к просвещению, к новым идейным понятиям, с другой – свойственное консерватизму неприятие идеологии просветителей XVIII в. Вероятнее всего, взгляды Мансурова нужно отнести к умеренно либеральным, поскольку в них отчетливо различимо признание достижений нового времени, но при этом заметно и дистанцирование от политических и нравственно-этических систем просветителей и особенно – от политических теорий их радикальных истолкователей.

Исследователь вправе сделать вывод об умеренном либеральном идеале круга молодых людей, которых представлял Мансуров, – идеале, опирающемся на признание пользы «истинного просвещения». К сожалению, трудно в полной мере идентифицировать взгляды Мансурова, отраженные в его разговорах с Бобрищевым-Пушкиным: представлял ли он умеренные круги «либералистов» или просвещенных консерваторов, признающих просветительские идеи. От ответа на этот вопрос в значительной мере зависит разрешение проблемы: в какое именно конспиративное общество приглашал Мансуров своего собеседника. Пока же можно с большой долей уверенности предположить, что речь шла о приглашении вступить в Союз благоденствия. Об этом свидетельствуют как изложенные наблюдения, так и конкретные факты биографии Мансурова, некоторые дополнительные обстоятельства.