Новое недовольство мемориальной культурой - [42]
В создании памятников и мемориалов, посвященных истории ГДР, наблюдались определенные асимметрии. Позитивные «места памяти» получили яркое и зримое воплощение, они активно используются для туристического маркетинга, а «места памяти», связанные с террором (за исключением центральной следственной тюрьмы МГБ в берлинском районе Хоэншенхаузен), остались в тени. До сих пор нет национальной концепции для «топографии террора» ГДР; самим жертвам приходится возвращать эти мемориальные места в национальную память. То, что образцово удалось сделать в Магдебурге благодаря созданию мемориала Морицплац (он возник по инициативе и при поддержке бывших политзаключенных сразу же после революционных событий и используется не только в качестве музея, но и служит просветительским учреждением, исследовательским центром и архивом), в других городах остается предметом затяжных споров с муниципальной администрацией. Лейпциг обрел несколько замечательных «мест памяти» (Николаевская колонна, сооруженная в честь революции 1989 года, и федеральный музей «Форум современной истории»), которые поначалу грозили затмить собой музей «Штази», созданный гражданским комитетом в историческом здании «У круглого угла». Ныне работа гражданского комитета поддерживается финансовыми средствами из федерального, земельного и городского бюджетов. Сохранение прежней эрфуртской тюрьмы МГБ, ее переустройство в мемориально-просветительский комплекс произошло также лишь благодаря настойчивости бывших политзаключенных. В новогодний день 2010 года некоторые из них добровольно заняли свои прежние тюремные камеры, чтобы добиться права участвовать в решении о судьбе мемориала[161]. Аутентичные места топографии террора могут померкнуть в общей картине истории ГДР, поэтому важно, чтобы в центре внимания оказались жертвы политических преследований, которые могут поведать о своих страданиях и добиться справедливого возмещения причиненного им морального и материального ущерба.
Мемориалы превращают коммуникативную память в долговременную культурную память, которая информирует нынешних и будущих граждан страны об их собственной истории. Мемориалы выполняют различные функции при переходе от одной политической системы к другой. Первая функция состоит в историческом расследовании совершенных преступлений, вторая – в признании жертв, третья – в формировании национальной мемориальной культуры. Всюду, где ныне осуществляется переход от диктатуры к демократии, транзит начинается с обнародования секретных архивных материалов, которые раскрывают механизм государственного террора, ведут к юридическому преследованию преступников и возмещению причиненного ими морального и материального ущерба. В самих категориях «преступник» и «жертва», обретающих особую значимость при крушении диктатуры, проявляется радикальная смена ценностей. Однако юридическое осуждение политических преступлений не может охватить все общество и касается лишь отдельных лиц, символически репрезентирующих преступный режим, поэтому для глубоких общественных перемен необходимы дополнительные меры. К их числу относится реализация права жертв на общественное признание, информационную и консультативную помощь. Перед мемориалами стоит важная задача собирать свидетельства очевидцев, чтобы создавать документальные архивы для этой социальной группы. Но одни лишь архивные документы не освещают исторический опыт в должной мере, они нуждаются в дополнениях. Поэтому столь значительную роль играют выставочные экспозиции, циклы публичных выступлений, общественные форумы, ибо с их помощью жертвы восточногерманского режима выходят из своей узкой приватной сферы, завязывают новые контакты и предоставляют общественности материал для ознакомления и обсуждения. Здесь необходимо подчеркнуть и роль СМИ, литературы и кинематографа, которые изображают внутренний мир людей, подвергавшихся политическим репрессиям, и тем самым существенно дополняют исследования историков. Все это способствует усвоению исторического опыта общественным сознанием, в результате чего диктатура ГДР перейдет из живой памяти очевидцев в состав национальной памяти.
Европеизация памяти о ГДР
История ГДР сохраняется в национальной памяти как история диктаторского режима, причем рассмотрение ее институтов позволяет преступникам оставаться анонимными, в то время как истории жертв приобретают приватный характер.
Да, некоторым категориям жертв удалось добиться общественного признания. Это относится прежде всего к погибшим, которые были убиты у Берлинской стены. Однако остается проблемой, как наглядно запечатлеть всеохватность и повседневность государственного террора, чтобы это стало содержанием исторической памяти. В Германии по отношению к его жертвам до сих пор преобладает равнодушие. А ведь именно они в той или иной форме оказывали сопротивление режиму, начав процесс, который через демонстрации протеста и освободительное движение привел к историческому успеху мирной революции. Историк Вольфганг Шулер опубликовал статью «Сначала преступление, потом неблагодарность» («Erst Unrecht, dann Undank»), в которой говорится: «К числу людей, оказывавших сопротивление, принадлежат все политзаключенные, даже если их осудили за деяния, которых они не совершали или которые в цивилизованных странах не подлежат уголовному наказанию». Тот факт, что в ГДР сущность государства «заключалась в репрессивности, делает осужденных борцами с режимом даже тогда, когда они и не помышляли о сопротивлении»
В своей новой книге известный немецкий историк, исследователь исторической памяти и мемориальной культуры Алейда Ассман ставит вопрос о распаде прошлого, настоящего и будущего и необходимости построения новой взаимосвязи между ними. Автор показывает, каким образом прошлое стало ключевым феноменом, характеризующим западное общество, и почему сегодня оказалось подорванным доверие к будущему. Собранные автором свидетельства из различных исторических эпох и областей культуры позволяют реконструировать время как сложный культурный феномен, требующий глубокого и всестороннего осмысления, выявить симптоматику кризиса модерна и спрогнозировать необходимые изменения в нашем отношении к будущему.
Наследие главных катастроф XX века заставляет европейские страны снова и снова пересматривать свое отношение к истории, в процессе таких ревизий решается судьба не только прошлого, но и будущего. Главный вопрос, который перед нами стоит, звучит так: «Есть ли альтернатива национальной гордости, опирающейся на чеканные образы врага и забывающей о жертвах собственной истории?» В двух новых книгах, объединенных в этом издании под одной обложкой, немецкий историк и специалист по культурной памяти Алейда Ассман тоже задается этим вопросом.
В книге известного немецкого исследователя исторической памяти Алейды Ассман предпринята впечатляющая попытка обобщения теоретических дебатов о том, как складываются социальные представления о прошлом, что стоит за человеческой способностью помнить и предавать забвению, благодаря чему индивидуальное воспоминание есть не только непосредственное свидетельство о прошлом, но и симптом, отражающий культурный контекст самого вспоминающего. Материалом, который позволяет прочертить постоянно меняющиеся траектории этих теоретических дебатов, является трагическая история XX века.
Немецкий историк и культуролог Алейда Ассман – ведущая исследовательница политики памяти Европы второй половины XX века. Книга «Забвение истории – одержимость историей» представляет собой своеобразную трилогию, посвященную мемориальной культуре позднего модерна. В «Формах забвения» Ассман описывает взаимосвязь между памятью и амнезией в социальных, политических и культурных контекстах. Во второй части трилогии («1998 – между историей и памятью») автор прослеживает, как Германия от забвения национальной истории переходит к одержимости историей, сконцентрированной вокруг национал-социализма.
Книга посвящена интерпретации взаимодействия эстетических поисков русского модернизма и нациестроительных идей и интересов, складывающихся в образованном сообществе в поздний имперский период. Она охватывает время от формирования группы «Мир искусства» (1898) до периода Первой мировой войны и включает в свой анализ сферы изобразительного искусства, литературы, музыки и театра. Основным объектом интерпретации в книге является метадискурс русского модернизма – критика, эссеистика и программные декларации, в которых происходило формирование представления о «национальном» в сфере эстетической.
Книга содержит собрание устных наставлений Раманы Махарши (1879–1950) – наиболее почитаемого просветленного Учителя адвайты XX века, – а также поясняющие материалы, взятые из разных источников. Наряду с «Гуру вачака коваи» это собрание устных наставлений – наиболее глубокое и широкое изложение учения Раманы Махарши, записанное его учеником Муруганаром.Сам Муруганар публично признан Раманой Махарши как «упрочившийся в состоянии внутреннего Блаженства», поэтому его изложение без искажений передает суть и все тонкости наставлений великого Учителя.
Автор книги профессор Георг Менде – один из видных философов Германской Демократической Республики. «Путь Карла Маркса от революционного демократа к коммунисту» – исследование первого периода идейного развития К. Маркса (1837 – 1844 гг.).Г. Менде в своем небольшом, но ценном труде широко анализирует многие документы, раскрывающие становление К. Маркса как коммуниста, теоретика и вождя революционно-освободительного движения пролетариата.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Опубликовано в монографии: «Фонарь Диогена. Проект синергийной антропологии в современном гуманитарном контексте». М.: Прогресс-Традиция, 2011. С. 522–572.Источник: Библиотека "Института Сенергийной Антрополгии" http://synergia-isa.ru/?page_id=4301#H)
Приведены отрывки из работ философов и историков науки XX века, в которых отражены основные проблемы методологии и истории науки. Предназначено для аспирантов, соискателей и магистров, изучающих историю, философию и методологию науки.
Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС.
Новая книга известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета Александра Эткинда рассказывает о том, как Российская Империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Эткинд подробно говорит о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.
Это книга о горе по жертвам советских репрессий, о культурных механизмах памяти и скорби. Работа горя воспроизводит прошлое в воображении, текстах и ритуалах; она возвращает мертвых к жизни, но это не совсем жизнь. Культурная память после социальной катастрофы — сложная среда, в которой сосуществуют жертвы, палачи и свидетели преступлений. Среди них живут и совсем странные существа — вампиры, зомби, призраки. От «Дела историков» до шедевров советского кино, от памятников жертвам ГУЛАГа до постсоветского «магического историзма», новая книга Александра Эткинда рисует причудливую панораму посткатастрофической культуры.
Представленный в книге взгляд на «советского человека» позволяет увидеть за этой, казалось бы, пустой идеологической формулой множество конкретных дискурсивных практик и биографических стратегий, с помощью которых советские люди пытались наделить свою жизнь смыслом, соответствующим историческим императивам сталинской эпохи. Непосредственным предметом исследования является жанр дневника, позволивший превратить идеологические критерии времени в фактор психологического строительства собственной личности.