Новобранцы - [30]

Речка делает плавный поворот. Над левым берегом вырастают сухие вершины древних ветел, усаженные грачиными гнездами. Потом появляются серые соломенные крыши. Это Кулаково. Здесь не раз бывал с бабушкой на воскресных базарах. А от мельницы до Кулакова, если быстрой ногой, даже не запыхаешься. Речкой же плыли, будто оно на краю света.

Истья здесь широкая и мелкая. Через нее бревенчатый мост с новыми перилами. Перед ним углами быки-ледорезы из бревен, окованных железными полосами. Рядом брод. Мост служит в осенние паводки да весной в водополье.

На броду мужик поит лошадь. Он в красной рубахе, расстегнутой до пупа, стоит в телеге, распустив вожжи, подсвистывает лошади, чтобы ей пить вкуснее было.

Лошадь маленькая, круглая, как колобок. На хомуте и шлее медные бляшки. Пьет лошадь сквозь зубы. Подымет голову, подумает и опять припадет к струе.

Когда мы проплываем мимо, мужик говорит:

— Припозднились с рыбалкой-то… Утречком на заре такие голавли играли — морды по ведру! А щас что, щас одна мальва!

Мужик дергает вожжами: «Но-но! За летка!» Телега, увязая в ослепительном песке по ступицу колес, выезжает пологим подъемом на берег.

На краю моста сидит, свесив черные ноги, мальчишка с удочкой, смотрит на нас из-под руки.

Вблизи вижу, что у мальчишки не удочка, а кнут с волосяным кончиком.

Мост низкий. Хватаясь за сваи, проводим лодку под ним. Сверху сквозь щели между бревнами на головы сыплется земля.

Мальчишка лежит на брюхе, опустив вниз лицо. Оно у него красное, как вареное. Чубик белый, брови белые; глаза синие.

— Петька, а Петька, — сипит мальчишка, — ты куды едешь? Я гляжу, вроде это ты, вроде не ты, а это ты…»

— На Волгу плывем, — отвечает Петька.

— Скоко это верст?

— Далеко! Поедем с нами!

Мальчишка вздыхает. Глаза у него делаются несчастными.

Петька говорит мне, что это его сродственник, то ли племянник, то ли дядя, а может выйти, даже какой-то дальний брат — Минька.

— Я бы што… Я бы как есть, — сипит Минька. — Я корову пасу. Охромела, в стадо не гоняем. Вон она, злость рогатая, ходит по лугу. Об трех ногах, а так и караулит меня, чтобы в огород чей забраться!

— Ты спутай ее кнутом, и поплыли, — находит решение Петька.

Минька даже захрюкал от радости.

У осклизлых мостков портомойни сажаем в лодку Миньку. Он прихватил с собой длинный кол. Втроем дело идет куда лучше. Минька мужик старательный, упирается колом со всех сил, даже язык выпячивает.

Крыши деревни делаются все ниже и ниже и исчезают. Макушки ветел с гнездами чуть виднеются над берегом.

Шипит вода под днищем лодки. Истья блестит, брызгает в глаза солнечными зайчиками. Бесхлебник упарился, наверное, в своей черной шубе, развалился на носу.

— На что вам кот-то? — интересуется Минька.

— Как на что? — удивляется притворно Петька. — Был бы он просто кот, тогда не на что, а он ученый!

— Как ученый?

— Книжку Пушкина читал? «И днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом. Идет направо — песнь заводит, налево — сказку говорит…» Читал?

Минька вздыхает. Книжки такой он не читал. Ему только нынешней осенью в школу. И он верит. И завистливо, с опаской поглядывает на Бесхлебника.

Петька сильно налегает на лопату и запевает:

Ты, моряк, красивый сам собою,

Тебе от роду двадцать лет!..

Я подхватываю:

Но морям, по волнам!

Нынче здесь, завтра — там!..

И в два голоса, стараясь перекричать друг друга, чтобы как можно громче, налегаем на припев, который нам очень нравится.

По морям, морям, морям, морям,

Нынче здесь, а завтра там!

И вдруг песню нашу обрывает грозный голос:

— Минька! Ах ты, косматый пугало! Марш домой!

На берегу стоит широкая тетка в кособокой юбке с мокрым подолом. В одной руке у нее головной платок, в другой гибкая жичина.

— Ты что корову без пригляда бросил? Я тебе что наказывала? Нашел дружков!

Баба показывает нам колючую акациевую жичину:

— Щас я вас, разбойников, запорю! Не сманывайте человека, когда он при деле!

Петька шепчет сродственнику: «Сигай! Тут мелко!» Минька обреченно плюхается в воду. Глыби ему по пупок.

— Белобрысый ты петух и глупый, как кур, — ругает его баба. — С кем ты связался? Они вон какие атаманы! Им родители что рогожа под ногами. Они и живут лишь самовластием и разбоем!

Пока Минька брел по воде к берегу, повесив голову, баба костерила нас на все корки. По ее выходило, что мы виноваты, взяли да сманили ее сопливого Миньку, а корову ихнюю нарочно загнали в чужой огород в капусту.

Когда мы оттолкнулись колом на глубину и почувствовали себя в безопасности, я закричал:

— Ты нас уму-разуму не учи! У нас ума с колокольню! Нас завтра счетоводами назначут, а у твоего Миньки никакой грамоты!

Баба засмеялась, сделала толстые руки в бока кренделем:

— Ох, господи! И серчать-то не хочется. Ну, плывите, плывите! Может, где водяной в омут унесет! Будете ему раков считать!

И опять река несет нашу лодку мимо зеленых низких берегов. Ладони саднеют от работы лопатами. Меловые обрывы все так же далеко. Только почему-то они теперь у нас с левой стороны.

— Петь, а Петь! Куда наша Истья впадает, я теперь знаю… А вот куда Каспий течет?

Петька морщит облупленный нос и думает. А я не подозреваю, в какую пучину искушений толкнул друга. Ему и соврать хочется, чтобы не ронять чести первого ученика, и совесть не позволяет.