Новобрачная - [4]

Думая о своем деде Тимоти Депре-Мартеле, Мелани не могла понять, внушал ли он ей чувство любви. Возможно, потому, что он ей внушал трепетный страх… Чаще всего его не было видно, так как когда он не занимался своими делами или не отправлялся на море, он предпочитал сидеть дома, закрывшись в кабинете с книгами и коллекцией картин; правда, все-таки бывали дни, когда его невозможно было не встретить. Например, в первый день Нового года.

По этому случаю дядя Юбер приезжал за Мелани и ее матерью на своем электрическом автомобиле, управляемом шофером, одетым в меховое пальто, и привозил их обедать в старинный особняк на Елисейских полях. Расстояние было небольшим, но так как всегда было холодно, дамы садились в автомобиль, укутавшись в дорогие меха. Альбина ненавидела этот способ передвижения, от которого ее деверь был в восторге, а Мелани считала, что это было единственным утешением этого дня, поскольку остававшееся послеполуденное время было убийственно скучным.

И вот, проехав через высокие ворота, выкрашенные темно-зеленым лаком, постоянно обновляемым, и оказавшись во дворе, вымощенном булыжником, где были конюшни, вы попадали в какой-то другой мир, напоминающий леденящие душу зловещие декорации к драмам Виктора Гюго «Мария Тюдор» или «Бургграфы». Высокие, потемневшие панели из дерева, похожие на деревянную обшивку хор или, по крайней мере, на скамьи в церкви, окаймляли окна с красными и голубыми витражами, которые, когда тяжелые из тисненного бархата занавески с помпонами позволяли им это, освещали кровавыми или мертвенно-бледными пятнами множество причудливо разукрашенных сундуков, готических стульев и семейных портретов, на которых даже дамы считали своим долгом напускать на себя суровый вид. Тут, на ковре с трудноразличимым рисунком, стоял рояль из черного дерева, хвост инструмента был наполовину прикрыт епископской мантией, удерживаемой тремя толстыми книгами в красных переплетах, щедро окаймленных золотом, большое количество кресел с полинявшей обивкой, большой застекленный шкаф, в котором хранилась коллекция дорогих старинных вееров, представлявших ценность для его «дорогой жены», которую он потерял, столы, покрытые скатертью, с расставленными коробочками, флаконами, статуэтками, а в углу поставленный на готическую колонну и прикрываемый гигантской аспидистрой бюст какого-то римского императора, глядевшего на все эти вещи пустыми глазницами, наводившими страх на Мелани.

Обед, всегда изысканный, потому что «дорогой дедушка» любил хорошо поесть и держал очень искусного повара, представлял собой трудное испытание. Обедали за огромным монастырским столом, с четырех сторон которого стояли четыре лакея в черных фраках; в одном из концов стола восседал, как на троне, дед, похожий на гиганта с огненно-красной бородой, пересыпанной сединой. Напротив него такое же кресло, но задрапированное траурным крепом, оставалось пустым: это было место его покойной супруги; все это не делало ужин веселым, несмотря на усилия, прилагаемые к этому дядюшкой Юбером. Дядюшка Юбер предпочитал вести веселую жизнь, а дела его нисколько не интересовали. Поэтому все его попытки были направлены на то, чтобы оживить атмосферу; но тщетно. Его отец смотрел на него строгим взглядом и говорил недовольным тоном, что незачем забивать голову Мелани вздором, лишенным всякого интереса.

– Я хочу, – отчеканил он, – чтобы она стала женщиной, выполняющей свой долг, каковой была твоя мать. Поскольку ты неспособен это делать, надо будет, чтобы она вышла замуж за человека, который смог бы мне наследовать и взять на себя управление моей деловой империей.

– Отец, – жеманно произнесла Альбина, – отковыривая маленькой ложкой из позолоченного серебра кусочек шоколадного мороженого, – вы единственный в своем роде. Как же вы хотите, чтобы мы нашли такого, как вы?

– Когда подойдет время, будьте уверены, дочь моя, что я отыщу его, где бы он ни был.

Когда обед закончился, мужчины пошли курить сигары в биллиардный зал, похожий на некрополь, охраняемый рыцарскими доспехами, а в это время Мелани и ее мать умирали от скуки в зимнем саду, где среди апельсиновых деревьев в кадках и тропических растений, на содержание которых тратились большие деньги, грызли шоколадки в ожидании кофе, подаваемого традиционно Сомсом, старым слугой англичанином на плетеный стол, покрытый белой дамасской скатертью, стоящий около большого декоративно расписанного окна, где были нарисованы камыши, и белые кувшинки, и резвящиеся воздушные юные создания в греческих туниках, босиком, с развевающимися волосами под дуновением воображаемого бриза. В детстве Мелани думала, что здесь так сильно топили, чтобы они не простудились, это была единственная комната во всем доме, где в разгар зимы поддерживалась приятная температура и где ее бабушка любила находиться, когда покидала свою комнату, хотя она не очень одобряла легкомысленный наряд молодых девушек, изображенных на витраже. Во всех остальных комнатах особняка царила чисто британская прохлада и гуляли бодрящие сквозняки. «Дорогой дедушка», воспитанный иезуитами в суровых правилах, не выносил жары. Когда наступал летний каникулярный зной, он отправлялся на своей яхте в сторону Северного полюса, на Гебридские острова, к островам Ферое или в другие края, которые лежали ближе к Арктическому кругу, чем к экватору… Кофе пили из изысканных севрского голубого фарфора чашек, и только после соблюдения этого ритуала «дорогой дедушка», не произнося ни слова, переходил к церемонии вручения новогодних подарков Мелани. Он требовал подвести к себе внучку, затем, вытащив из жилетного кармана золотую монету в 20 франков, вручал ей ее и старательно сжимал ее пальчики в кулачок, чтоб они как можно сильнее зажали монетку. После чего, как обычно, он рекомендовал не тратить ее, а положить в копилку, чтоб таким образом составить себе небольшой капитал, который в дальнейшем можно будет заставить приносить доход. Мелани тут же лепетала слова благодарности, а ее мать, как обычно, восклицала: