Новгородская вольница - [72]

– Вот и последние огоньки зажмурились в Новгороде. Теперь ударим-ка!

– Смелей! – проговорил быстро старик, подходя к ним, и бодро и легко вспрыгнул на коня.

– На коней! Вперед! – крикнули воеводы, и во весь карьер пустились вверх на Городище.

– Ступайте на тот свет, дорога всем просторна! – встретили их голоса, и передние воины, осыпаемые градом стрел, покатились вместе с конями под гору.

– А! Подстерегли, злодеи! – воскликнул старик и, оправясь от первого отпора новгородцев, разжег нагайкой своего коня и пустил его в самую середину врагов.

Битва сделалась повсеместной.

Москвитян было больше числом, но Чурчила, предводительствуя новгородцами, сохранял равновесие сил, сражаясь в центре.

Меч его сверкал над головами врагов, щит его был перерублен, и он откинул его.

Старик, со стороны москвитян, с ловкостью юноши управлял своим оружием, меч его только вместе со смертью опускался на головы противников, расщемлял и мял крепкие шишаки их.

Чурчила в свою очередь не делал ни одного промаха.

Все воины дрались с остервенением.

Новгородцы не уступали.

Главные бойцы-противники наскочили один на другого.

– Сдавайся! – воскликнул Чурчила, закидывая на спину другого щит свой и направляя на старика меткий удар.

– Я никогда не сдавался и не поддамся никому, – гордо отвечал старик и ловко отбил удар Чурчилы.

– Так я научу тебя ползать не только передо мной, но еще под ногами моего коня! – с бешенством крикнул новгородский богатырь, и одним взмахом меча своего вышиб меч противника.

– Сдавайся же! – приставил он острие меча к его груди, – а то я проткну тебя насквозь, как воздух.

– Как удастся, повалимся хоть вместе, – отвечал старик, и пустил в него копье, мотавшееся за его спиной.

Копье вонзилось в шею лошади, задрожало в ней, и она, пронзенная, зашатавшись, упала со всадником.

Быстро вскочил Чурчила на землю.

– О, ты не стоишь железа!

Он перевернул свое копье тупым концом и готов был вышибить из седла своего противника, как вдруг раздавшийся вблизи выстрел осветил лица обоих.

Они с содроганием отступили друг от друга.

– Батюшка! – упавшим голосом прошептал Чурчила и выронил из рук меч.

– Сын! – воскликнул не менее пораженный Кирилл. – Это мы с тобой ищем жизни друг у друга?.. Вот до чего нас довела лихая судьба!

Старик всплеснул руками.

Чурчила молчал.

– И ты останешься другом врагов моих? Прежде отрекись от меня! – продолжал Кирилл.

– Что же делать, батюшка! Я целовал крест служить Великому Новгороду.

– И быть так! – сквозь слезы проговорил старик.

Вокруг них раздались крики и вопли, кипела битва, но отец, не взирая ни на что, слез с лошади и, возложив крестообразно руки на голову коленопреклоненного сына, благословил его.

– Быть может, мы не увидимся! И я целовал крест Иоанну. Проклятие небес поразит того, кто не исполнит клятвы! Прощай, кланяйся Фоме. Если он одумается, то я охотно готов назвать его дочь моей.

Чурчила плакал навзрыд.

Кирилл тоже.

– Еще прощай!

– А если мы в другой раз встретимся? – спросил Кирилл.

– Тогда уж, конечно, я отклоню меч свой от тебя! – отвечал сын.

Они обнялись и расстались.

Московитяне, между тем, стали брать видимый перевес численностью.

Дмитрий один не в силах был отражать их напора. К тому же какой-то лях, вмешавшийся в число сражающихся, вскоре бежал и расстроил своих.

Смятение в рядах сделалось всеобщим.

Чурчила, расставшись с отцом, бросился на помощь к товарищам, но поздно: он успел только поднять меч, брошенный ляхом во время бегства, и поспешил с ним на помощь к новгородскому воеводе, недавно принявшему участие в битве, и, будучи сам пеший, стал защищать его от конника, меч которого уже был готов опуститься на голову воеводы… Чурчила сделал взмах мечом, и конь всадника опустился на колени, а сам всадник повалился через его голову и меч воткнулся в землю.

– Кто бы ты ни был, храбрый витязь! – радостно произнес воевода, спасенный от смерти, – прими от меня этот перстень вместо талисмана и действуй на меня им по твоему соизволению: все что только не идет против чести и совести, все сделаю я для тебя. Клянусь в том смертным часом своим!

Он сунул в руку Чурчилы перстень.

Последний обомлел: он узнал по голосу спасенного им: это был посадник Фома, отец Насти.

Нравственное потрясение в связи с обилием потерянной крови обессилили его.

Он упал.

На двух щитах понесли его в Новгород.

Новгородцы отступили.

Таким образом Городище было занято московитянами за одну ночь.

Вечером 27-го ноября великий князь подступил к Новгороду с братом своим Андреем Меньшим и с племянником, князем Верейским, и расположился ставками у Троицы на Озерской, на берегу Волхова, в трех верстах от города, в селе Лошанском. Брату своему велел он стать в Благовещенском монастыре, князю Ивану Юрьевичу – в Юрьевском, Холмскому – в Аркадьевском, Александру Оболенскому – у Николы на Мостицах, Борису Оболенскому – в местечке Соков, у Благовещенья, князю Василию Верейскому – на Лисьей горке, а боярину Федору Давыдовичу и князю Ивану Стриге-Оболенскому – на Городище.

Город, таким образом, был окружен со всех сторон, великий князь решил заставить сдаться новгородцев, истомив их голодом.