Новеллы - [153]

Но новые тенденции назревали уже в годы первого периода господства Альбицци, и эти оппозиционные начала продолжали развиваться и в пору их возвращения вместе с укреплением средних слоев городской буржуазии, выдвинувшей своих идеологов нового типа, гуманистов, постепенно захвативших руководство умственной жизнью сограждан. Часть их осталась верной прежним традициям, хотя бы и с оговорками, в особенности в области политики, в которой они стояли, если можно так сказать, на национальной точке зрения, в то время как их более юные товарищи увлекались все более и более классицизмом, т. е. предпочитали позиции гуманистические, общечеловеческие, интернациональные. Ряды первых понемногу редели; группа вторых численно росла и внутренне крепла. Процесс этот отвечает переходной норе от реставрации Альбицци и оптиматов к тирании Медичи. С установлением власти Козимо наступает черед вторых, идеи последних получают признание и поддержку того режима, который более всего отвечал их политическому и, частью, моральному безразличию, питал их кабинетную и виртуозную эрудицию, будучи в значительной мере сам подготовлен или по крайней мере предвозвещен ими.

Мы уже видели, как захватили Саккетти события 1375–1378 гг., какую пищу они дали его политической мысли и как повлияли на его политический темперамент. Еще сильнее должны были сказаться и сказались на всем этом революция 1378 г. и реакция 80-х годов. Во время войны «Восьми святых» Саккетти был направлен, как мы видели, послом коммуны в Болонью; товарищ его, Сальвестро де'Медичи, – в Читта ди Кастелло. Саккетти ценил Сальвестро за честность и справедливость. Когда jн был избран гонфалоньером, Саккетти послал ему сонет, в котором jн наделяет Сальвестро эпитетами «справедливого Катона» и «нового Фабриция». Сонет этот начинается характерными стихами: «Не Сальвестром следует называть тебя, а скорее Salvator mundi» (Спасителем мира), – говорит Саккетти, играя созвучными словами, – который спас свою родину благодаря своему «благородному поведению». Таким образом, победа над оптиматами отождествляется со спасением родины. Так формулировать значение победы Сальвестро на выборах мог, конечно, только выходец из рядов среднего класса городской буржуазии или человек, солидаризировавшийся с ее интересами. Когда после ухода Микеле ди Ландо и жестокого разгрома отрядами цехов рабочего квартала Камальдоли 13 сентября был избран новый состав синьории, Саккетти приветствовал ее канцоной, отдельные выражения которой не только отчетливо определяют его политическую позицию, но ярко характеризуют и его отношение к поднятой пролетариатом социальной революции. Он восхваляет новую власть, водворившую в ее палатах справедливость, до тех пор «пораженную целиком проказой». «Отныне, – говорит он, – вашего государственного порядка никто не опасается, потому что правят теперь средние люди (mezzane genti), a всякая середина всегда восхищает; от середины никогда не бывает ущерба». В таких формах мыслил Саккетти свободу, которую он по-своему высоко ценил. Когда почти накануне революции, в 1377 г., ему предложили сочинить надпись на венце, украшавшем льва на решетке перед Дворцом приоров, то он написал следующее двустишие:

Corona porto per la patria degna,

Accio che libertа ciascun mantegna,

Я несу венец ради достойного отечества,

Дабы каждый поддержал свободу.

Основой свободы являлся для Саккетти средний класс, демократия среднего достатка, трудолюбивая и преданная интересам коммуны. Входя в состав «Otto delia guardia» («Охранная восьмерка»), Саккетти приказал поместить в зале собраний сонет, начинающийся словами: «Любить свое отечество есть достойная добродетель, которая лучше чем какая-либо другая может поднять его на высоту и сделать могущественным». Ведь любовь к отечеству, – говорит он в заключении той же пьесы, – пробуждает в гражданине все добродетели и воспламеняет их на служение общему благу, ибо он «никогда не печется о благе личном, но всегда гитов биться за благо общее, а эти качества и являются подлинными городскими стенами».

Мы видели выше, что и Боккаччо гордился своей Флоренцией и любил ее; но хотел бы ради нее не жертв, не служения общему благу. Он хотел бы, чтобы она сама устроила свою жизнь так, чтобы власть и положение принадлежали оптиматам ума и добродетели. Его характеристика отрицательных черт флорентийской жизни, его ссылка на гордыню, зависть И любостяжание говорят об этом совершенно ясно. В 1340–1341 гг., когда были написаны эти строки, Боккаччо был еще весь во власти неаполитанских впечатлений, элегантной и несколько фривольной обстановки придворных кругов столицы короля Роберта, светского общества, обольстительных дам и общения с такими по-новому образованными людьми, как Никколо Аччайуоли и его гуманистический кружок. Флоренция должна была казаться Боккаччо серой, суровой, провинциальной, отсталой. Он жаждал новых людей и новой жизни, тогда как взор Саккетти, вероятно, охотно обращался к прошлому, к той старой Флоренции, которая жила проще, беднее, но честнее, Флоренции, которую устами Каччагвиды восхвалил Данте в XV песне «Рая», противопоставляя ее современной ему.