Новеллы (-) - [15]

- Так вам и надо. Не лазьте по чужим бабам.

III

В столовой ожидала легонькая закуска: к четырем разноцветным графинчикам присоеди-нились грибы, огурчики и прочая снедь. Чокнувшись с гостем, Василий Иваныч прошелся вразвалку по столовой, взял со стола свежее яблоко, наливное и твердое, как ремень, и, закусив его острыми зубами, звучно хрустнул.

- А вы все яблочком, - заметил Мухтолов, прожевав алый ломоть тонко нарезанной провесной ветчины.

- Привычка, Дормидонт Петрович. Всю жизнь свою яблоками сыт. Ими и здоровье сохранил. Не в шутку говорю вам, слыхал я достоверно, что для здоровья яблоко самый полезный фрукт. И то сказать: сейчас мне шестьдесят первый, а я еще хоть куда.

Майор захохотал.

- Еще бы: сказано, яблочный царек! Яблоки да бабы у вас за первый сорт.

- Готово, сударь,- молвил, взойдя, Ягутка.

- Ну-с, Дормидонт Петрович, пойдемте-ка в залу. Ты, Ягутка, все это, там, наливки, грибки, снеси туда.

Хозяин и гость из столовой, минуя кабинет, прошли темноватым коридором в паркетную залу, высокую, с развалившимися белыми хорами наверху и со вздрагивающей под потолком огромной хрустальной люстрой; широкие подвески на ней казались точеными изо льда. Кроме трехногого ветхого фортепиано, мебели в зале не было никакой, и только громоздились по углам свежие кучи яблок. С белых стен на взошедших посмотрели три портрета. На одном опирался на трость, улыбаясь добродушно, дед хозяина в камзоле и белых буклях; со второго величаво взирал, воздвигая подобные крыльям эполеты, покойный его родитель, а подле в золотых рамах скромно потупляла васильковые очи под белым кружевным покрывалом красавица мать его. К простенку промеж двух мелкостекольных окон Ягутка прислонил толстую дубовую доску в сажень вышины; на доске углем выписан был ровный кружок с точкой посередине.

Майор зарядил пистолет, выпил, не торопясь, две рюмки сливянки и закрутил, искоса любуясь, лихой ус.

- Как же мы будем стрелять, Василий Иваныч, из чести или на интерес?

- Зачем же на интерес, Дормидонт Петрович? Ведь мы дворяне.

- Так-то оно так, а из одной чести скучно. Разве вот как: первый пяток из чести, а там на интерес?

- Ну что ж, идет. Орел или решетка?

- Орел.

Целковый звонко стукнул о паркет и, пострекотав на месте, улегся перед майором.

- Мне начинать.

Дормидонт Петрович засучил по локоть рукав, отошел к самой двери и поднял пистолет. В облаке синеватого дыма блеснул выстрел. Пуля наметила в круге узкую дыру.

- Вот как стреляют старые гусары! - провозгласил торжественно майор.Ну-ка, махните вы теперь, погляжу я на вас.

- Что ж, и махну. Ягутка, где пистолет?

- На портефьяне, сударь. Я зарядил-с.

Под насмешливой улыбкой майора, шевелившей злорадно волчьи усы, Василий Иваныч взял свой отделанный потемнелым серебром турецкий пистолет, отступил неторопливо, прищурился и стрельнул.

Оба подошли к доске.

- Где же пуля? - недоумевая, спросил майор.

- А вот-с, изволите видеть, - пригнулся к цели Ягутка,- пуля-то в мухе, в самом глазу сидит. Акурат в точку барин угодили.

Майор взялся обеими пятернями за усы и поднял высоко брови. Василий Иваныч хихикнул.

- Что скажете, старый гусар?

Ягутка потихоньку из угла ухмыльнулся тоже.

- Честь вам и слава, - протяжно ответил майор. - Выстрел хорош, и говорить нечего. Честь вам и слава. - А у самого так и кипело сердце. Неужто ж он останется в дураках? - За вашу победу, Василий Иваныч!

- И вам того же желаю. Да что вы все одну сливянку, Дормидонт Петрович? Я вам смородиновки налью. Ягутка, заряди.

Восемь раз забивал Ягутка плотно уходившие в вороненые стволы пыжи, восемь раз кремни подвинчивал и сыпал на полки порох, и восемь иссиня-серых облаков, вспыхнув, расплывались по зале медленными клубами. В едком дыму еле виднелась пулями усеянная доска. Вышло вничью. Два раза майор на середнюю Василь-Иванычеву пулю сажал две своих, а четвертой покрыл их все-таки Василий Иваныч. Шесть остальных на кругу остались.

После десятого выстрела за дверями зашелестели старческие шаги. Взошел, шаркая костылем, дряхлый дядька Василия Иваныча, отставной камердинер Тихон. Желтые сетчатые морщины так избороздили ему тощее бритое лицо, что, казалось, не осталось у Тихона ни губ, ни бровей, ни носа; светились одни ласковые глаза, тихие и глубокие, как два темных колодца.

- Ишь, дыму-то, дыму-то что напустил, соколик, задохнешься. Здравствуй, батюшка Василий Иваныч, соколик. Дай мне золотую рученьку твою.

- Здорово, Тихон! - крикнул молодецки Мухтолов.

- Здравия желаю, ваше высокоблагородие Дормидонт Петрович. Забавляться изволите с соколом моим?

- Пальни и ты за него.

- Уж куда мне, батюшка, ваше высокоблагородие, палить? Было время, стреливали и мы, как с покойником барином, их превосходительством (царство небесное), под француза ходили. При самом светлейшем князе Кутузове состояли. Кушать, батюшка, пожалуйте, кушать.

- Ну, идемте, старый гусар!

Василий Иваныч, пропустив майора вперед, пришлепнул его по спине шутливо. Пошли, оставя Ягутку проветривать залу. Тихон поплелся за господами; опираясь на скользящий костыль, бормотал он чуть слышно: