Новеллы из цикла «Тысяча» - [2]

Он падает на чьи-то руки. Вокруг улыбающиеся лица, чей-то раскрытый рот кричит «ура»… Он ошеломлен, опрокинут…

И вдруг взвивается в воздух от могучего толчка десятка рук… Он летит высоко, метра на два; он не подготовлен и, вероятно, смешон. Так ему кажется. Кепи слетело, ноги в воздухе растопырены… Он падает на руки и опять взлетает еще выше… Опять падает и опять взлетает под оглушающие крики «ура»…

Его качают. Кто же его качает? Товарищи по цеху… Неужели же к нему так хорошо относятся?! Неужели он заслужил такое внимание?!

Наконец, отпускают. Подают кепи, хлопают по плечу, жмут руку. Колонна двигается дальше. Он чувствует под собой легкую почву. Глубокая радость пронизывает его. Все кажется ему еще более радостным…

Он впервые почувствовав и навсегда запомнил первый привет коллектива.

* * *

Нельзя определить, кто он: курд, туркмен, узбек, татарин, может быть, армянин, может быть ассириец, может быть европеец, до предела просмоленный и обугленный солнцем. Главное: на смуглом, остром лице – злая, окончательная, сосредоточенная и титанически сдерживаемая ненависть. Кто его обидел? Когда нет клиентов, он сидит в своей будочке чистильщика обуви неподвижно, глядя на тротуар, а не на людей. Он отгородился от мира в своей фанерной будочке и не хочет никого видеть. Если в поле его зрения попадает прохожий, он отворачивается, как от гадины. О, если бы он мог расправиться с людьми!

Кто же он такой? Откуда он взялся?

Откуда попал в далекий крохотный городок седьмой республики?

Он индивидуалист. Непримиримый и крайний. Он дрался с революцией, и революция отшвырнула его незаметно, как отшвыривает соринку могучий ветряной поток. Он метался по городам, терял квартиры, друзей, детей, деньги, нажитые торговлей. Он приходил в последнюю ярость и, наконец, в бессилии бежал в далекую седьмую республику и отгородился от всех – и от революции, и от любых попыток понять ее – в этой будочке чистильщика обуви.

Единственное, что он приемлет, – это сапоги и ботинки, которые чистит и получает за это по рублю. Но он даже, и об этом не хочет говорить с людьми.

Над его головой на фанере написано: «Чистка – рубль», и если переспрашивают, он не отвечает, а указывает на надпись пальцем.

Когда он кончает чистить обувь, он тоже не говорит ни слова. Он не хочет говорить. Он не хочет также стучать щеткой по ящику.

Он – звонит. У него на земле, под низеньким стульчиком, на котором он сидит, стоит звонок. И, кончив чистить, он резко звонит, давая знать клиенту, что он свободен. На лицах некоторых – удивление, часто улыбка, но он не смотрит на лица своих клиентов. Ему наплевать, какое у них выражение.

* * *

На аэродроме трава была сырая. Давно зябло в утренней прохладе несколько человек, пришедших по делу. Они в первый раз были на аэродроме в утренней деловой обстановке и с интересом смотрели, как снимали с машин чехлы, как заводили моторы. К одной из заведенных машин подошла невысокого роста девушка в вязаной шапочке, в скромном платье. Подошла к машине и попробовала сразу забраться на место пилота. Надо было поставить ногу на высокую ступеньку. Помешала узковатая юбка. Она подняла юбку немного выше колена, поставила ногу и взобралась. В кабинке пилота она надела кожаное пальто, шлем, и машина почти сразу взвилась вверх.

– В чем дело? – спросили посетители, хотя знали, какой будет ответ.

И им ответили:

– Ни в чем. Это студентка авиационного института. Пилот. Выполняет учебные задания.

Задание было сложное. Машина делала круги, поднималась, опускалась, делала виражи, то совсем низко опускалась над аэродромом, то высоко взвивалась в синюю высь. Примерно через полчаса она плавно опустилась и подъехала к тому месту, откуда был взят старт. Еще через несколько минут девушка-пилот вылезла из кабинки и легко соскочила с той ступеньки, на которую взбиралась не без труда. Повозившись около машины, она так же спокойно и скромно, как шла к ней, направилась к одному из зданий. Она проходила мимо группы людей, не спускавших с нее глаз. Некоторые смотрели на нее с открытыми ртами, как на нечто невиданное и совершенно новое. Она чувствовала на себе эти взгляды. Они жгли ее радостью и гордостью. Она была счастлива, счастье шагало с ней, делало с нею каждый шаг, и, прохода мимо группы людей, смотревших на нее, она крепко сжала губы и опустила лицо.

* * *

60 лет. Старый партизан. Возглавлял отряд и долго боролся с басмачами. Многие помнят его улыбку, слишком удивленную и радостную для старика, и его ярость, сделавшую его имя известным во многих ущельях.

Сейчас он техник-агроном. Любовно работает, вдохновляя молодежь и сам вдохновляясь ею.

Он строен и высок, как все таджики, и красив, когда в закате солнца величаво едет на высоком коне по новой дороге, на которой каждый утес, каждый камень связан с недавней длинной и упорной борьбой.

Но он мало думает о прошлом. Он слишком занят текущей работой совхоза. Он ездит из района в район, я порой ему бывает трудно. Веселая, удивленная улыбка сходит с его лица.

Иногда он что-то странное делает в горах. Вот он пробирается по тропинке на испытанном коне. Он встречает знакомых и товарищей. Одни проезжают на автомобилях. Они перебрасываются с ним парой деловых слов и вопросов. Другие плетутся на арбах – у него есть дело и до них.