Новеллы - [3]
Ничуть не идеализируя своих героев, показывая их такими, какими сложились они под бременем бесчеловечной жизни, он в большинстве случаев умеет разглядеть в них некую «искру божью», неистребимое зерно человечности, живую и отзывчивую душу, скрытую подчас за внешней грубоватостью и примитивностью.
В прозе Геллери весьма ощутимо влияние русской классики. Сугубо городская тематика его произведений и то, что главный герой его — «маленький человек», явно сближает венгерского писателя с творчеством писателей «натуральной школы» — важнейшего направления в русской литературе XIX века. Своеобразие Геллери, однако, состоит в том, что в самых суровых, реалистических своих зарисовках он парадоксальным образом остается сказочником. Все его резко различные, на первый взгляд, новеллы объединены общей интонацией. Мир Геллери — сказочный, аномальный, ирреальный, призрачный в самом своем реализме. Один из замечательных писателей — современников Геллери, Деже Костолани, так писал о нем: «Каждая работа этого молодого писателя — волшебный реализм». Эта формулировка — очень точное определение основной особенности поэтики Геллери. Ключом к пониманию этой особенности может служить новелла «Нашлась работа», в которой метафорически осмысляется роль писателя в обществе, эта новелла — как бы размышление о собственном творческом пути. Смысловое ядро новеллы — прощание с первым, юношеским периодом творчества. Фантазии, сказки, сочиненные автором в этот период, сами толкают его к реальной жизни, к труду, тем самым, в собственно творческом плане — к реализму: «Да, это мы, твои творения, посылаем тебя на работу, потому что в нас — лишь Мечта, Дуновение ветра, Сон да Рассвет. В нас никогда не строят домов, не слышно запаха рабочего пота, перепалок с хозяином. Наши герои беззаботны, как пташки, они славят господа, чмокают друг друга в щечки, порхают туда-сюда на облаках, играя с ангелами. Но когда ты начнешь наконец что-то делать своими руками, на наши страницы, отирая со лба пот, шагнет рабочий, и наша мелодия зазвучит в унисон с выдохом натруженной груди». Автор послушно уходит от сказок в большой мир, реальную жизнь. Однако то занятие, которое он избирает себе в итоге, оказывается не так уж далеко от изначального. Другими словами: от сказок через познание реальности снова к сказкам — вот путь, который проделывает автор. Интонация сказки, правда страшной сказки, сохраняется при описании самых чудовищных ситуаций действительности. Таковы, например, рассказы «Масленица» и «Б». В изображение невероятной нищеты, голодной смерти неожиданно включается «игровой», карнавальный, полуфантастический элемент, трупы повесившихся людей невозможно отличить от масленичных чучел и т. п. При этом рассказ «Б» — едва ли не единственный, кончающийся неожиданным открытым обличением, «прорывом» полусказочной ткани повествования: «Место действия: Центральная Европа. А точнее — большой город, название которого начинается с буквы Б…»
Геллери отчетливо сознавал специфику собственной поэтики: «Я никогда не умел верить ни во что другое, кроме живой сказки… той сказки, которая живет», «…я всегда старался вкрапить в чудовищные краски жизни цвета сказочной радуги», — писал он в начатой незадолго до смерти романизированной автобиографии под названием «История одного самолюбия». «Ему удалось создать поистине демонический образ, фантастическую в своей реальности картину будапештской периферии — как в географическом, так и в духовном ракурсе», — так отозвался о новеллах Геллери еще один его современник, известный писатель и критик Д. Балинт.
Позиция сказочника закономерно влечет за собой один из сказочных мотивов — мотив чуда. Чудо у Геллери очень часто — минус-прием. Оно либо не происходит, несмотря на всеобщее ожидание («Деревянные башмаки», «Кудесник, помоги!»), либо оборачивается кошмаром (так, в рассказе «Эпрешкерт» чудо заключается в том, что веревка сама затягивается на шее самоубийцы). Жизнь — сказка без чудес — один из важных мотивов писателя.
В «Истории одного самолюбия» Геллери писал: «Я знаю, что жизнь — не сказка… Я знаю, что существуют болезни, внезапная смерть, тысячи бедствий. Но я не жду от этих трагедий никакого катарсиса». В словах этих заключен важнейший принцип писателя. Натуралистическое описание ужасов жизни не сможет поднять дух «бедного человека». В арсенале литературы должны быть и другие средства: улыбка, надежда, «цвета сказочной радуги». Герой рассказа «Один филлер» питается листьями и отправляет в плавание по лужам последнюю монетку; бродяга Чарли из рассказа «Владельца прошу объявиться» ночует на дереве, не забывая при этом проставить на нем номер на случай получения корреспонденции, а покидая его, вывесить объявление «Дешево сдается»… Конечно, никакое шутливое, игровое начало не может заслонить трагизм голода и бездомности. И тем не менее хорошо известно: то, над чем мы смеемся, теряет над нами власть. Описание внешности героя рассказа «Владельца прошу объявиться…», пластический образ, наконец, само его имя неизбежно наводят на мысль о Чаплине. Речь здесь идет, естественно, не о случайном совпадении, но о сознательной авторской «отсылке»: чаплинский «смех сквозь слезы» чрезвычайно близок атмосфере рассказов Геллери.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.