Новеллы - [25]

— Разве нынче мне завтрака не положено?.. Или молодая госпожа сама выделит?

— Еще и стираного-то всего ничего!.. И где это видано — на работу заявляться к семи часам тютелька в тютельку… а чуть пораньше прийти, так спина переломится? Зарубите себе на носу: сегодня вы в этом доме последний раз! Зазря тратить мыло да в воде полоскаться, а в десять часов щетку бросать да завтрак требовать — хватит, хорошего понемножку… Вот ужо скажу зятю…

Старая Рачак усовестилась и потянулась было за щеткой, но потом решила настоять на своем:

— Молодая госпожа самолично мне наказала, чтобы в десять часов завтрак просить, — и уже вознамерилась идти в комнаты, к молодой госпоже за поддержкой.

Вторая старуха всполошенно схватила ее за рукав. Еще бы: с Мальчи станется накормить прислугу колбасой салями, вот ведь и в прошлый раз так густо намазала ей хлеб топленым жиром, что на добрых пять заправок хватило бы.

— Я сама дам, — и старая хозяйка, перегнув поясницу, достала из кухонного буфета хлеб; прижала ковригу к иссохшей груди и отрезала тоненький ломтик, как на господские бутерброды. Покончив с хлебом, она открыла почти опорожненный бидон с топленым жиром. Заглянула в него: глубоко, на самом дне, пенистыми холмиками стлался остаток жира; старуха схватила ложку, аккуратно разровняла тонкий слой жира и осталась довольна своей работой. Пусть-ка теперь кто сунется в бидон и попробует украсть жиру: следы ножа враз выдадут вора. Да, но ведь этой старой ведьме надобно выставить харч, а по распоряжению Мальчи, — хлеб с жиром, никак, не меньше! Сердце старой хозяйки забилось сильнее; до того жаль ей было порушить разровненную поверхность жира, что впору хоть проси прачку, чтобы удовольствовалась она пустым хлебом. Но где там: бесстыжая баба уставилась на нее, не сводит глаз, ждет подачки, как оголодалый пес. «Привыкла дома жить положив зубы на полку, — язвительно подумала хозяйка, — а на дармовщинку норовит брюхо набить…» И вдруг сама почувствовала, что вроде у нее под ложечкой сосет от голода; она спозаранку выпила полчашки кофе, пожалев для себя лишний кусок сахару и сливок. Старуха отрезала себе тоже ломоть хлеба, и ее омраченное заботами лицо просветлело, точно под лучами солнца. Выпрямив старчески дрожащий указательный палец, она принялась соскребать приставшие к стенкам бидона мелкие капельки жира. Сперва намазала жиром ломтик хлеба, уготованный для прачки, а затем и по собственному куску провела морщинистым пальцем, как бы обтирая его о хлеб. На душе становилось все радостнее: вот ведь и обе они будут сыты и жир на донышке непочатый останется; до чего же ловко она придумала соскрести жир со стенок бидона. Вскоре выяснилось, почему сия манипуляция производилась пальцем: когда прачка поднесла ко рту свой ломоть, старуха сунула в рот измазанный жиром палец и принялась сосать его подобно тому, как высасывают костный мозг. Причмокивая, мусолила она восковой, тощий палец и крохотными кусочками откусывала хлеб. Она даже облизывалась от удовольствия, как котенок, дорвавшийся до лакомства.

Зато прачка не выражала ни малейшей радости, напротив, она не переставала ворчливо бубнить себе под нос: у Буксбаумов, мол, чем только не угощают — и салом копченым, и винца поднесут… а у Краусов на колбасу не скупятся… Рачак исподтишка мерила взглядом старую хозяйку, но ей ничего не оставалось, кроме как снова встать к корыту и стиснуть щетку разбухшими от горячей воды пальцами.

В кухне была духотища, как в бане, и старая госпожа с наслаждением парилась в этом влажном тепле; радости ее не было конца, когда она, протерев запотевшее стекло, выглянула в окно и увидела, что мешки с цементом уже не валяются посреди двора и черепица сложена аккуратно. Однако радость ее длилась недолго, потому как сверху опять послышались звуки рояля; меланхолическая, похожая на человеческие воздыхания музыка разливалась безбрежным потоком. Слушать приятно, слов нет, однако в десять часов пора бы уж обеду кипеть белым ключом, а тут еще и приготовлениями не пахнет. Погрустнев, старая хозяйка вспомнила, что в кладовой висит битая индейка, которую легкомысленная Мальчи собирается зажарить всю целиком. Надо сейчас же пойти к дочери и отговорить ее от такого безрассудства.

Индейки этой, если распорядиться ею экономно, хватит и на пять дней. И уж вовсе ни к чему готовить жаркое именно в такой день, когда у них на хлебах прачка. Колбасой ее кормить, а не жареной индейкой! Старуха взяла палку и поковыляла к дочери. Она уже ухватилась было за ручку двери, собираясь отворить ее, но вдруг передумала и повернула назад. В комнате дочери разразились Содом и Гоморра: басовые громы низких аккордов перемежались молниями высоких тонов. Войдешь к ней, а Мальчи вскинется, как безумная: — Что такое, в чем дело? — и что ей ни говори в ответ, одно услышишь: — Да, мамочка, да…

Лучше всего ей самой взяться за дело, выпотрошить индейку и разделить на порции. А Йошку можно сгонять к мяснику за дешевой колбасой и потом поджарить ее для прачки…

Настал вечер. Пряный осенний воздух, подобно надкушенному плоду, благоухал дивными ароматами; любопытные звезды рассыпались по небу, точно ненароком заблудившиеся белокурые младенцы. Слышался и шелест крыльев: должно быть, жаворонок вспорхнул к мягкой облачной постели, поспать там до рассвета.