— Да, жена сидит с ним возле дома.
— Он закутан?
— Закутан, и очень хорошо… Можно идти в дом?
— Думаю, что уже… Вы присмотрите, пожалуйста, за Розой. Только не берите на руки, иначе наш карантин потеряет всякий смысл… Вы просто посидите рядом с ней.
Я усадил ребенка на скамейку и пошел в дом. Не исключено, что Каролину от испуга хватил удар.
Нет, оказалось, что удара не было и в помине. Она преспокойно спала в своей постели и, словно заранее предвидя ход событий, предусмотрительно не выключила свет. Возможно, она не понимала, что творится вокруг. II, наверно, в подобных случаях это самое разумное. Однако я не решился принести назад Розу.
— Побудьте немного здесь, — сказал я, вернувшись к Ветхи, — схожу наверх, успокою вашу жену и разузнаю, что делается-в деревне… Здесь люди приучены к таким встряскам.
И я поспешил вверх по горной дороге. Сначала я завернул к фрау Ветхи, сидевшей с малышом на руках. Ребенок был хорошо укрыт, в такую теплую ночь за него можно было не опасаться. Я снова пошел вверх по улице.
Во многих домах горел свет. В проулке я увидел горстку полуодетых людей. Они не казались слишком взволнованными. Подземные толчки здесь не в диковинку. Правда, сегодняшние были сильнее, чем обычно, а ночью все выглядит более зловеще, чем днем. Но здесь на это не обращают внимания. Как и там, в Нижней деревне. Я помню, это было осенью, четыре года назад. Тогда никто не выказывал ни малейших признаков беспокойства. Будут ли новые толчки? Нет, все уже позади. Конечно, гора поступает как ей заблагорассудится, но ее намерения можно угадать особым чутьем.
У меня оно тоже было. Воздух насыщался теплом, идущим снизу, из долины. Небо было усеяно мерцающими летними звездами. Чудесная, бестревожная ночь.
В Верхней деревне тотчас зажглись окна. Мне хотелось как можно скорее повидать мамашу Гиссон, но я был весьма удивлен, заметив возле ее дома фигуру Мариуса. Он стоял рядом с Матиасом-с-горы. Как мне показалось, между ними шел горячий спор. Причем масла в огонь подливал, конечно, Мариус, а не его рассудительней собеседник. До меня доносились слова:
— Ты слышал, Матиас, что сказала гора: час пробил.
— Да, — ответил Матиас, — гора кое-что сказала, она просила, чтобы ты оставил ее в покое.
Мариус был сильно возбужден, он чуть ли не рвал на себе волосы, на манер итальянцев, когда их переполняет отчаяние.
— Канатка оборвалась, — кричал он, — неужели ты не видишь в этом знака?
— Вот как? Канатная дорога оборвалась? — спросил я, подходя к спорившим. — А вы, Мариус, были при этом?
— Сам видел, как лопнула, видел, как вагон полетел в пропасть. — Его глаза бесновато сверкали.
И верно, ведь он пошел тогда в сторону канатной дороги. Может быть, поэтому я и не пожелал услышать шум крушения?
— Горе надоело держать дорогу, — спокойно ответил Матиас, — она прекрасно обошлась без тебя.
— Гора сделала предупреждение, — прошипел Мариус.
— Вот именно, — не уступал Матнас-с-горы, — она предостерегла вас, нижних… Она хочет, чтобы от нее отстали. Можешь передать это своим.
В проеме окна показалась мамаша Гиссон. Она слегка перегнулась через гущу горных гвоздик, пышной прядью свисающих с подоконника, и улыбнулась нам.
— И ты здесь, господин доктор? — сказала она. — И все оттого, что гора чего-то сказала.
Мариус полоснул ее взглядом.
— Мне она подала весть… Горы грозят, сама земля грозит… слишком долго испытывали ее терпение… прошло бабье время!
— Может, и правду говоришь, — мягко сказала мамаша Гиссон, — худые настают времена.
Мариус сверкнул белозубой улыбкой.
— Закрой-ка окно, мамаша, идет новое время, наше прозрение идет.
— Да, — ответила старуха, — этого, видно, не миновать.
— Шел бы ты спать, Мариус, — посоветовал Матиас-с-горы.
— Нет! — крикнул Мариус. — Лучше пой вместе со мной.
И он заголосил:
— Канатка сковырнулась — другие времена!
— Ну, чего молчишь? — спросил он, видя, что Матиас не собирается подпевать.
— Надо же так нализаться, — сказал Матиас-с-горы.
Мариус стал вдруг серьезным.
— Может, и так, — ответил он и повернулся, чтобы уйти. Но, сделав несколько шагов, снова затянул:
— Канатка сковырнулась — другие времена!
Люди, еще не успевшие разойтись по домам, смотрели на него во все глаза.
Матиас Гиссон рассмеялся:
— Вот дурень проклятый!
— Дурень-то дурень, — подала голос из окна мамаша Гиссон, — только теперь, видать, его время.
— А почему бы и нет, мамаша, — сказал я, — в Нижней деревне на него простаков хватает.
— Но гору ему не провести, — заметил Матиас.
— Гору — нет, а людей очень даже можно, — сказала мамаша Гиссон.
— А расплачиваться будет Ветхи, — предположил я.
— Между ним и Ветхи не велика разница, оттого он его и ненавидит.
Я не понимал ее.
— Ветхи тоже меня боится, — добавила она.
— Ему пока не до боязни, он сейчас у меня, сидит с ребенком. Послать его домой, мамаша?
— Да. А своих уложи спать. Теперь уж тихо будет.
— Спасибо, мамаша. Только это я и хотел узнать.
И я направился восвояси. Потом отослал домой Ветхи, уложил в постель Розу и сам пошел спать.
Утром Каролина с изумлением выслушала рассказ о ночных событиях, она не хотела верить ни единому моему слову. Даже упавшие с крыши куски черепицы не убедили се до конца. И в самом деле, утро было так великолепно, что разгул стихий казался чем-то неправдоподобным. С севера дул освеженный просторами ветер, и, продержись такая погода подольше, можно ждать доброго урожая.
