Новелла ГДР. 70-е годы - [194]

Я жду. Все во мне ждет. Чего — не знаю. Ждать — занятие неприятное. Мне хотелось бы подняться и уйти, все уже сказано. Я не в обиде на Шойермана, на его взгляд, на нервозность его рук. Пусть, разговаривая со мной, он отводит взгляд — ему известно не больше, чем нам. Впереди вопросы: почему, отчего, как? Шойерман откашляется, расправит плечи и вспомнит о своем служебном положении. От Шойермана зависит, насколько веским будет наш разговор. И на Ахима я не в обиде. Он не единственный, кто молчит. К тому же он желал мне добра, когда советовал: «Не ввязывайся в это дело».

Однажды я видел, как Шойерман выбежал из комнаты, успев поставить на какой-то бумаге только половину своей подписи. Его вызывал директор. Наверное, у каждого человека есть своя странность, от которой невозможно избавиться, как от тени.

Неизвестно, простила бы меня Моника. Странно, но я верю — да. Дети доверчиво примут любую руку и не задумываясь протянут свою. Иногда и мне хочется быть таким же и, ни о чем не заботясь, следовать внутреннему влечению.

Они смотрят на меня. Смотреть на меня — их право. Для меня важнее, о чем они думают. Нет, я не хочу этого знать, пусть лучше молчат. Сейчас я знаю одно: мы должны беречь друг друга. Мы вставляем в машины уйму предохранителей, а где наши предохранители? Мы обязаны знать все, все о себе и о других, все до мелочей.

Резко звонит телефон. Шойерман поднимает трубку. Тишина. Откуда-то доносится голос, он слышен не только Шойерману.

— Мы ничего не нашли, — говорит голос, — все так, как и должно быть. Конус, швы, словом, все. Что можно сказать о причине смерти? Немного. Морфологических отклонений нет. Вам не кажется, что машина работала чересчур долго? Мне не нравятся почки. К тому же…

Я поднимаюсь и иду к двери. Меня никто не удерживает. Теперь я знаю, я действительно виноват. Я слишком долго колебался.

Перевод Л. Фоминой.

ВОЛЬФГАНГ КРЁБЕР Месть бабушки Анны

© Aufbau-Verlag Berlin und Weimar, 1977.

Мой дедушка Карл был высокий, статный мужчина. Он в известной мере следил за собой, заглядывал иногда в шестнадцатитомный энциклопедический словарь, который имелся у него, и на танцах в кабачке «Под зеленой короной», куда он ходил по субботам, производил приятное впечатление.

Там он впервые увидел мою бабушку Анну и сразу влюбился в нее. Такого с ним еще не случалось.

Она была очень хороша: невысокая, стройная, с большими темными глазами; но особенно ему понравились ее жгучие, черные волосы, какие редко бывают.

Ему не пришлось танцевать с ней в этот раз, он сидел слишком далеко от нее, а ходил он только размеренным шагом и никогда с другими парнями в беге не состязался.

Когда закончились танцы, мой дедушка Карл закурил сигару и стал, дожидаясь, у входа.

Он видел, как моя бабушка Анна выходила, но она не обратила на него внимания, когда он, сделав шаг, приблизился к ней, и прошла мимо.

Он постоял еще немного, глядя ей вслед, потом посмотрел на свою сигару, засмеялся, сунул ее в рот и зашагал домой.

Сигары были предметом его гордости, он всегда курил только лучшие сорта, а это была настоящая «Виргиния», которую подарил ему г-н Ф. Риттер, когда они работали на его громадной вилле.

Мой дедушка Карл был первым из трех подручных маляров на фирме Вильде, а мастер был уже стар.

В следующую субботу он танцевал с ней дважды. На этот раз он сидел ближе. Он что-то говорил ей, она молчала. Потом за своим столиком она не переставая болтала с подружкой.

Последующие субботы ничего нового не принесли.

Спустя несколько недель он спросил ее: «Почему ты, Анна, все молчишь?»

Моя бабушка Анна рассердилась: «Как вы разговариваете со мной? Откуда вам известно мое имя?»

И она, оставив его, ушла к своему столику.

Ее подружка, как и она, была продавщицей в том же кооперативе, так что они знали друг друга достаточно хорошо, чтобы говорить о разных вещах.

Моя бабушка Анна терпеть не могла темные волосы, и она завидовала белокурой подружке; она не скрывала этого от нее и признавалась, что хотела бы иметь мужа со светлыми кудрями.

О моем дедушке Карле не могло быть и речи, у него волосы были темно-каштановые и невьющиеся.

Случилось так, что мой дедушка Карл заболел тифом. Болезнь затянулась. Он худел, у него стали выпадать волосы, и вскоре они совсем вылезли.

Наконец здоровье вернулось к нему. А любовь прошла.

Он снова стал появляться в кабачке.

Когда моя бабушка Анна увидела моего дедушку Карла, она влюбилась в него. Он не знал, чем это объяснить, но он заметил это и, чтобы не встречаться с ней, стал по субботам ходить на танцы в город, за реку. Вскоре и она зачастила туда.

Его вновь отросшие волосы были светлые и кудрявились.

Мой дедушка Карл был человеком веселым и жизнерадостным. Он снова танцевал с ней, и она охотно и много говорила, он тоже иногда был не прочь пошутить. Он был жизнерадостным человеком. Моя бабушка Анна забеременела.

Родив ребенка, она по-прежнему не отставала от него и снова забеременела.

Мой дедушка Карл был добродушным человеком. После третьего ребенка он женился на ней.

Тем временем он стал уже мастером и был для нее достойным мужем. Но он ни разу больше не назвал ее по имени. За это она тоже не называла его Карлом.