Новая жизнь - [78]

Рильке в одном известном письме к польскому переводчику заметил, что ангел из «Дуинских элегий» близок не к христианскому, а, скорее, к исламскому понятию ангела, о чем дядя Рыфкы узнал из краткого предисловия, написанного переводчиком. Из письма, отправленного Рильке из Испании своей близкой подруге Лу Андреас-Саломе в тот год, когда он начал записывать «Элегии», я узнал, что он «с изумлением и удивлением» прочитал Коран. Ангелы из Корана ненадолго завладели моим вниманием, но я не нашел ни одного повествования из тех, которые раньше слышал от своей бабушки, пожилых соседок и всезнаек-приятелей. В Коране не упоминалось даже имени Азраила, известного нам по карикатурам в газетах и на плакатах, из уроков безопасности жизнедеятельности, посвященных правилам дорожного движения; он только упоминался несколько раз как Ангел Смерти. Я не нашел ничего из того, что знал раньше об ангелах Микаиле и Израфиле,[49] кроме того, что Израфил протрубит в рог в Судный день. Один мой немецкий корреспондент отправил мне папку с изображениями христианских ангелов, которые он переснял из книг по искусству — в ответ на мой вопрос, свойственны ли слова в начале тридцать пятой суры Корана о «двух-, трех-и четырехкрылых» ангелах лишь исламу. Помимо обычных различий, вроде того, что в Коране ангелы считались существами особого ранга, или того, что зебани, сторожа преисподней, ввергающие грешников в ад, также считаются ангелами, или того, что у библейских ангелов более тесная связь с Богом и его созданиями, других, более существенных различий между ангелами в исламе и ангелами в христианстве, которые бы могли подтвердить правоту Рильке, не было.

Но все-таки я подумал, что, возможно, даже если Рильке и не ссылался на архангела Джабраила, явившегося Мухаммеду «на ясном горизонте», что засвидетельствовали звезды «текущие и скрывающиеся, и ночь, когда она темнеет, и заря, когда она дышит», как об этом рассказывается в некоторых айатах Суры «Эль-Таквир»,[50] то дядя Рыфкы, шлифуя последние грани своего творения, мог подумать о том, что Книга, в которой «записано все», была ниспослана Богом. Но в те дни я, читая уже несколько месяцев, считал, что маленькая книга дяди Рыфкы возникла не только из этих тридцати трех книг, она родилась вообще из всех книг. Чем больше внимания я обращал на плохие переводы, скопившиеся на моем столе, на ксерокопии и записки, напоминавшие мне об ангеле Рильке, а также о том, почему ангелы красивы абсолютной красотой, исключающей случайность и предопределенность, об Ибн аль-Араби, об их удивительных духовных категориях, преходящих возможности и представления о грехах, добре и зле, об их способности быть одновременно и здесь и там, о времени, о смерти, о жизни после смерти, тем больше я вспоминал, что читал об этом не только в маленькой книжке дяди Рыфкы, но и в приключениях Пертева и Питера.

Однажды в конце зимы, вечером после ужина, я уже бог знает какой раз перечитывал письмо Рильке, где говорилось: «Даже для наших предков дом, колодец, фамильный замок, одежда — все это было настолько личным, что никто все это никогда не считал и не мог подсчитать».

Я помню, что некоторое время глядел по сторонам и у меня приятно кружилась голова. Сотни черно-белых теней ангелов смотрели на меня не только из-за книг на моем старом столе, но и оттуда, куда их унесла моя дочка — она всегда все разбрасывает: с подоконников, с покрытых пылью батарей, с ковра, с низкого журнального столика на одной ножке, — и отражались в серебряной сахарнице. Это были ксерокопии репродукций ангелов с настоящих масляных картин, созданных в Европе столетия назад. Я подумал, что люблю их больше, чем оригиналы.

— Собери ангелов, — сказал я своей трехлетней дочери. — Пойдем на вокзал смотреть поезда.

— А карамельки купим?

Я взял дочку на руки, мы пошли на кухню, где пахло стиральным порошком и чем-то жареным, сказать ее матери, что пойдем смотреть на поезда. Она мыла посуду, подняла голову и улыбнулась нам.

Мне было приятно идти пешком на вокзал в прохладном весеннем воздухе, с дочкой на руках. Я с радостью подумал о том, что, когда мы вернемся домой, я буду смотреть по телевизору футбол, а потом мы с женой посмотрим фильм из рубрики «Вечерний воскресный киносеанс». Кондитерская «Жизнь» завершила зимний сезон, потому что из витрин были выну ты стекла, а вместо них установили прилавок с мороженым, где были выставлены сахарные ронжи. Мы попросили взвесить сто граммов карамели «Мабель». Я снял обертку с конфетки и положил ее в рот моей нетерпеливой дочке. Мы вышли на перрон.

Ровно в шестнадцать минут десятого «Южный экспресс» дал знать нам о себе сначала гулом медленного мотора откуда-то из глубин, как будто из самого сердца земли, а потом светом прожекторов локомотива, отражавшимся на стенах и стальных опорах моста; приближаясь к вокзалу, поезд, казалось, сбавил скорость и затих, но только для того, чтобы сразу опять взреветь неумолимым дизелем и, вздымая облако пыли и дыма, проехать мимо нас, двух маленьких смертных., обнявших друг друга. Внутри ярко освещенных вагонов, чуть тише, с более терпимым гулом, перестукивавшихся вслед за локомотивом, мы увидели пассажиров, откинувшихся в креслах, прислонившихся к окнам, вешавших пальто, разговаривавших между собой и куривших; все они, совершенно не замечая нас, в мгновение ока проскользнули мимо. Мы стояли в тишине, чувствуя легкий порыв ветра, оставленного поездом, и долго смотрели на красный огонек последнего вагона.