Новая Земля - [13]

Но уснул я с мыслями о том, что придет утро, засверкает солнце, запоют еланские петухи и мою жизнь никогда, никогда не омрачит горе. Что мама станет самой счастливой на свете, и отец не будет пить. Я уверял себя, что горестей больше никогда не будет.

МОЯ ПОДРУГА

УтромяигралсОльгойСиневской. С ней яобщался часто и охотно. Мне нравилось в

ней все: и маленький капризный рот, и чуть вздернутый нос, и блестящие карие глаза, и ее банты, всегда такие пышные, нарядные, и ее платья, казавшиеся мне почему-то не такими, как у других девочек. Она часто носила светлое и кружевное, и я дразнил ее:

- Бабочка!

Она притворялась, будто обиделась, но я хорошо видел, что ей нравится.

- Я не бабочка, а девочка Оля, вот такушки! - надув губы, говорила она и не могла побороть расцветавшую на лице улыбку.

Гуляя по оврагу, мы с ней вышли к заброшенному дому. Здесь когда-то жила старуха Строганова; ходили слухи, что она была очень жадная и богатая, что после ее смерти деньги и золото остались лежать где-то в доме и что каждую ночь в нем кто-то ходил со свечой, - говорили, дух старухи охраняет добро. Мы, дети, побаивались ее дома, вечерами нередко обходили его стороной, но иногда днем ватагой забирались вовнутрь, - там было пусто и сыро.

Ольгу, помню, всегда тянуло в какие-то темные, таинственные углы. В глубине души я восхищался ее какой-то не девчоночьей смелости. Она предложила зайти во двор. Я без желания последовал за ней, боялся - вдруг покойница покажется или черти. Видел ее решительность и бодрился: насвистывал и с ленцой покидывал в ставни камни. Но как начинало биться мое сердце, когда я слышал какой-нибудь подозрительный звук, который, как мне казалось, доносился из дома.

Ольга предложила зайти в сени, - я притворился, будто не услышал. Она стала настаивать. На цыпочках, чуть дыша, вошли вовнутрь - на нас дохнуло запахом плесени и нежели. Из густой темноты комнаты, мне мерещилось, доносились шорохи.

- Пойдем отсюда, - нерешительно, тихо предложил я.

- Какой же ты!.. Тоска с тобой. Дальше не пойдешь? Ах, да: ты же боишься.

Я почувствовал, что покраснел. Она улыбчиво, лукаво покосилась на меня.

- Я-а-а бою-усь? - пропел я и шагнул в комнату. Перед нами во весь рост стояла темнота, таинственная и зловещая. Что она скрывала - скелетов, домовых, старух с костлявыми руками? Мне было очень страшно. Не знаю, что испытывала Ольга, но внешне была спокойна, только сильно втянула в плечи голову и крепко сжимала мою руку.

Только я успокоился, только начал воображать, что смелый, как неожиданно раздался страшный грохот и треск и мне показалось - что-то огромное кинулось на нас из мрака. Я очутился на улице. Мое сердце словно прыгало, готово было выскочить из груди, на лице вышибло пот. Колено было содрано до крови. Я не мог вымолвить ни одного слова. Ольги рядом не оказалось. В доме - тихо. Я громко, но тонким жалостливым голосом позвал:

- О-о-о-ольга.

- Ау! Что-о-о? Где ты? - спокойно отозвалась она. В ее голосе угадывалась улыбка.

- Что там?

- Я уронила доску. Тебя проверила. Не обижайся. Иди сюда.

Кажется, никогда раньше и после я не испытывал такого сильного чувства стыда, как тогда. Я желал провалиться сквозь землю, но только не видеть бы свою коварную подругу. Хотел убежать, но вовремя одумался: от позора все равно не уйти.

Вошел в дом. Со света в темноте совершенно ничего не видел; натолкнулся на Ольгу и нечаянно коснулся ее холодного носа, да так, что было похоже на поцелуй.

- А я маме скажу.

- Что?

- Ты меня поцеловал.

- Еще чего! Я ее поцеловал!

- Поцеловал, - настаивала Ольга, - и даже не говори, Сережка.

- Не целовал. Я что, совсем, что ли?

- Целовал.

- Нет.

- Да.

- Нет!

- Да! Да! Да! Увидишь, скажу. Мама тебя отругает. Вот такушки!

Мы вышли на улицу. В синевато-белых пушистых облаках словно барахталось брызжущее ярким светом солнце. Поднимались с горячей земли стаи тополиного пуха, и казалось все в мире мягким, легким, радостным. Мы с Ольгой наступали на пух, поднимая его вверх, чихали и кашляли.

- Не целовал, - продолжал я играть роль упрямца.

- Целовал.

- Скажешь?

- Скажу.

- Хочешь, Ольга, отдам калейдоскоп? Но - молчи.

- Не-ка.

- Что же хочешь?

- Ничего.

- Скажи - что? Не упрямься!

- Ни-че-го! Вот такушки.

- Так не бывает.

- Ладно, - наконец, согласилась она, пальцем мазнув мне по носу, - не скажу. Но-о, ты-ы, до-о-лжен признаться мне, что поцеловал.

- Не целовал!

- Как хочешь. Скажу.

- Ладно, ладно. Целовал.

Ее глаза засверкали. Она улыбалась. "А что если по-правдашнему поцелую?" - подумал я, но все же не решился.

ИГРЫ

Вечером следующего дня мы играли в семью и изображали: девочки - жен, хозяек, мы, мальчишки, - мужей, охотников. Разделились на три пары: Ольга и я, Настя и Арап, Лена и Олега.

Арапприволок с охотыбольшуюкорягу, которую он воображал убитым волком, завалился на ворох листьев и показывалвсемсвоимвидом, что очень устал и удачливый охот-ник. Повелительно крикнул:

- А ну-ка, жена, сними сапоги!

- Что-что? - широко раскрылись глаза Насти. Она покраснела и, кажется, готова была заплакать. - Я тебе сейчас сниму! И не захочешь потом.