Новая родня - [2]

Но Сандрик не удержал его руками и, подставив шею, сам очутился в упряжке.

— Эй, вы чего балуетесь? — прикрикнув ковыляя мимо, дядя Евсей, увешанный хомутами и чересседельниками.

— Мы не балуемся, я его обучаю. — Микул вынул брата из хомута и сказал строго — Ты маленького из себя не строй, за старшего останешься! Давай обучайся без баловства! — И уже тише поделился опытом — В упряжку быка надо заманивать лаской, а покрикивать только для острастки. Главное — корочку хлеба ему солёненькую потихоньку подсунуть.

— А я её сам съел.

— Ну и растерёха… Ладно, держи вот. — И Микул вынул из своих бездонных карманов завалявшийся кусочек.

Бык, почуяв хлеб, понагнул морду до самых валенок Сандрика.

— Накидывай! — скомандовал Микул.

Сандрик, ухватив обеими руками тяжеленный

хомут, уронил корку. Бык, не поймав её длинным языком, недовольно мотнул головой и…

Выскочившая из коровника Марфа так и обмерла.

— Ой, батюшки! Да что же это делается?!

Её младшенький, любимчик Сандрик, висел на морде быка, зацепившись за рог, как за сучок, и верещал что есть мочи.

Вслед за матерью на помощь Сандрику бросились чуть не все бабы, ахая и причитая. Бык, недолюбливавший женщин, ещё раз мотнул головой, и хомут благополучно соскользнул ему на шею, а Сандрик — на снег.

— Ну и что за крик? Чего шуметь вздумали? — «остановил женщин Мика. — Без вас управимся!

— Зачем же он на рогах повис? Ох, страх какой!

— У каждого свой приём, — усмехнулся подошедший на шум дядя Евсей. — Ну, чего же вы: хомут надели, теперь заводите Коня в оглобли.

— Ах, горюшко ты мое, работничек, мужичок с ноготок! — Несколько успокоившись, мать вытерла Сандрику нос и пожурила Мику, зачем он малыша за собой притащил.

— Значит, надо, — сказал Мика, едва не проговорившись, что придётся младшему брату с нынешнего дня остаться за старшего в доме.

В оглобли рогатого Коня завели благополучно — вернее, он сам зашёл, зная, что за это ему ещё перепадёт солёная корочка. А вот с затягиванием супони на хомуте пришлось повозиться. Мика, не отличавшийся большим ростом, давно приспособил для этого небольшую бочку, стоявшую у конюшни. На дне её было немного льда, что делало бочку устойчивой. Подкатив её поближе к быку, Мика подсадил Сандрика, замотал клещи хомута супонью и протянул ремённый конец брату:

— Тяни!

Сандрик натянул рывком. И тут же бочка в одну сторону, а он — в другую. Бочка устояла, туда- сюда качнувшись, как ванька-встанька, а Сандрик ткнулся в снег головой. Пришлось отдать ему, чтобы не ревел, драгоценный кусок сахару, сбережённый Микой в дорогу. Нелегко было с одного раза бучить Сандрика, как запрягать колхозное тягло, сам-то он проходил эту науку исподволь. Чтобы успокоиться, Мика задымил самокрутку.

— Да ты, никак, куришь? — всплеснула рукам» председательница колхоза, собравшаяся ехать во главе обоза.

— До войны не баловался. А теперь закурил — нервы!..

И Мика отвернулся, чтобы скрыть набежавшую слезу. Не то от морозного ветерка, не то из-за нечаянной ласки матери, крепко расцеловавшей его на прощание. Ишь, словно почуяла разлуку!

МЕЧТЫ НА ДОРОГЕ

Обоз резко взял под гору. Старые клячи перешли на рысь. Догоняя их, бык подпрыгнул, взбрыкнул задними ногами и показал такую прыть, что-все провожавшие рассмеялись. Даже Марфа, которая глядела вслед обозу пригорюнившись, улыбнулась. Её широкое тёмное лицо посветлело. Поправив на Сандрике шапку, она подтолкнула его к дому, наказав сыну сидеть в избе до её прихода тихо, и, вздохнув, пошла доить коров.

Теперь каждая капля молока ещё нужнее: колхоз будет снабжать госпиталь, организованный в бывшей лесной школе. Там в классах вместо парт поставили койки, а на место учителей пришли врачи и медсёстры. А вот уже и раненые с фронта.

«Где-то мой теперь, — подумала Марфа. — Может, вот так тоже привезут куда-нибудь чуть живого… И какие-то добрые люди, глядишь, встретят и обогреют, и молочка попить дадут…»

И она заторопилась к своим бурёнкам, не зная, что замыслил её старшой, её Мика, оставшийся после отца за мужчину в доме.

А Мика тем временем привязал своего Коня к задку передних саней и перебрался к Юке. Накрывшись тулупами, захваченными для раненых, ребята принялись шептаться. Под тулупами у них получилось вроде домика. И тепло, и никто их не слышит.

Обоз пошёл шагом. Чтобы сберечь силы на обратный путь, женщины не понукали лошадей. А чтобы не было скучно, затянули старинную длинную песню.

Мальчишки сидели на последней подводе и виде-ли только зимнюю дорогу, медленно уползавшую из-под полозьев.

— А план ты захватил?

— Ну как же без плана…

— Давай ещё разок прикинем, что к чему.

Мика вынул из-за пазухи письмо отца, на обороте которого была наклеена картинка из сельского календаря, изображавшая Волховстрой. Это и был их «план».

И хотя письмо они уже зачитали до дыр, мальчишки ещё раз, чтобы не ошибиться, перечитали его.

Пропустив все «здравствуйте» и «приветы» родным и знакомым, читали главным образом середину, где солдат Григорий Учайкин писал следующее:

«…а служу я теперь в разведке. Занятие как раз по мне. Пробираюсь по лесам и болотам в самые глубокие тылы противника, выслеживаю фрицев, как скрадывал, бывало, волчьи выводки или подстерегал на водопое кабанов. Только вместо дичи притаскиваю фашистских «языков». Это тоже вроде охоты, так что вы за меня не беспокойтесь: не Добыло ещё такого, чтобы зверь перехитрил охотника, не обманет меня и фашистское зверьё.