Новая реальность - [6]

– Бес попутал, – не отнимая рук от головы, пробормотал Иван. – Да и шел я сюда, чтоб предупредить государя, молить, чтоб не подписывал…

– И что же, бес энтот, который с пути сбил, не подсказывал, что сам можешь подпись поставить, кое уже проделывал не раз, на шалости государя подбивая? – этакий добрый дядюшка, пеняющий сорванцу за то, что тот натворил. И где, спрашивается, тот самый Ушаков, от одного имени которого у многих нехороших личностей сердце екало? – А ну отвечать, сукин сын! Погубить захотел государя? Со свету сжить, и по поддельному завещанию самому, через сестрицу править? – Ушаков привстал и шандарахнул по столу кулаком так, что чернильница и свечи подпрыгнули, а уж после начал орать. Я аж присел и голову в плечи втянул. Почему-то возникло острое желание в чем-нибудь покаяться перед начальником Тайной канцелярии.

– Да не хотел я государя губить! Христом Богом клянусь, вот тебе крест! – Иван вскочил на ноги и принялся осенять себя крестом. Он был небрит, и от него разило таким суровым перегаром, что я едва удержался, чтобы не закашлять. – Я ж живота не пожалею за него, ежели что. Говорю, бес попутал, послушался от… – он осекся, и снова сел на кровать, глядя на Ушакова красными воспаленными глазами, смотрящими с опухшей рожи. Но вот то, что остановился и папашу не выдал, мне внезапно понравилось.

– Так это был бес, или отец твой, Алексей Григорьевич? – тон Ушакова сменился так резко, что я едва со стула не упал. Это снова был добрый дядюшка, который степенно сел обратно за стол и взял в руки перо. Мимо него не прошла невольная оговорка Ваньки, которую тот едва не выпалил сгоряча. Иван молчал, глядя в одну точку на стене.

Я встал и подошел к столу. Собственно, было не столь уж и важно, сам он додумался до такого, или подсказал ему кто, суть самого проступка от этого не меняется. Вот тут только Иван обратил на меня внимание. Наверное, думал, что какой-то помощник Ушакова в углу притаился. Теперь же, когда свет свечей падал на меня, наконец-то узнал и неловко поднялся на ноги.

– Государь Петр Алексеевич.

– Очень разочаровал ты меня, Иван. Даже самому удивительно, как горе от твоего предательства сердце сжало.

– Государь? – Иван так удивленно смотрел на меня, словно действительно не узнал или не увидел, когда я только вошел. – Разве не должен ты в постели сейчас находиться? Или же я все-таки окочурился в какой-нибудь луже, и теперь ты явился ко мне немым укором, чтобы сообщить, что недостоин Ванька Долгорукий небес?

– Э-э-э, – я повернулся к Ушакову, но тот ответил мне удивленным взглядом и развел руками.

Ванька в это время отодвинулся на кровати к стене, практически завалился на нее, истово крестясь.

– Спаси, господи, раба твоего грешного, – бормотал Долгорукий, мне же, глядя на него очень сильно захотелось подойти и вмазать ему по морде. Отказывать себе в этом удовольствии я не стал, подошел поближе и сунул ему кулак в рожу, даже без замаха. Что не говори, а удар у меня, несмотря на юный возраст, был хорош. Голова Ивана откинулась назад и стукнулась о стену. Он взвыл, и принялся барахтаться на кровати, пытаясь принять сидячее положение, но хотя бы перестал креститься, перемежая крещение с молитвами.

– Аккуратнее, государь Петр Алексеевич, – ко мне подскочил Ушаков. – Ну как можно-то, собственноручно? У нас для мордобития специальные людишки обучены, а то поранишься еще об эту харю разбойную?

Я смотрел на него и не знал, плакать мне или смеяться.

– А скажи мне, Андрей Иванович, ты чему детишек в классах, что на паях с Минихом открыл, учишь? – я покосился на Ваньку, который наконец-то сел прямо и теперь настороженно смотрел на меня, словно бы еще не веря, что я – это я, но уже начав испытывать определенные сомнения в своем мракобесии.

– Пока что письму, счету и языкам, государь. Специальные науки начнутся не ранее следующего года, – он вздохнул. Я его понимаю, мне бы лично не хотелось своих птенцов на учителей оставлять, тем более, что рядом этот солдафон Миних обретается, который не знает, что специальные мордобитные людишки существуют, а предпочитает самолично рыло чистить. – Ты лучше скажи, государь, где планируешь столицу оставлять? – хороший вопрос. Очень животрепещущий. Потому что, я не знаю. Для меня всегда столицей была Москва, но строящийся Петербург тоже был важен, и что случится, если двор не переедет туда? Это строительство, на которое было так много брошено, просто загнется. Сейчас зима, и у меня есть время, чтобы подумать. Разобраться с более насущными вещами, а потом… не знаю, смотреть буду. Нужно сначала туда съездить, осмотреться.

– Государь мой, Петр Алексеевич, это взаправду ты? – хриплый голос Долгорукова избавил меня от ответа.

– Ну а кто, коль не я? – я повернулся к Ваньке, который хмурился, разглядывая меня. – Кого ты увидеть-то хотел, если не меня?

– Не знаю, – Долгорукий осторожно обхватил руками голову. – Башка трещит, ничего не приходит в нее окаянную.

– Сколько же ты пил, не просыхая? – я продолжал смотреть, не подходя, однако ближе.

– Как одно завещание Катюхе отдал, а второе, уже подписанное отцу, по его требованию, так и на зеленого змия потянуло. Забыться хотел. Думал, умираешь ты, государь.