Новая надежда России - [37]

Петька-Петуния испуганно прижала руку к дебелому бюсту и с опаской посмотрела в мою сторону. Пуцько, видимо и сам понял, что заехал не в ту сторону, потому что закашлялся и скомкано закончил:

– То есть я что хочу сказать? Что теперь у нас всё реформы да реформы, которые непонятно к чему приведут.

– Да… – невпопад сник Всеволод Рудольфович, – тридцать лет на заводе пиздячить – это тебе не поварихе под колпак присунуть.

Эта загадочная фраза странным образом вдохновила Корнея Петровича на новую сентенцию:

– То есть нет! Я же не это совсем хотел… Я так считаю – вот Владимир Владимирович у нас с большой буквы человек, истинный лидер. Но вот прижал он всяких пиздюков вонючих этих, либерастов, журнашлюшек этих, олигарщину, всех победил. Зачищено поле для деятельности, делай, всё что душа просит… Народ поддержит! И мы, каждый, поддержим ведь, так? Так ёб вашу мать, давайте уже дело делать, а не суходрочкой вот этой заниматься: сёдня есть заказ, а завтра штаны спустили и обосрались по жидкому! Вся полнота власти у тебя в руках, все рычаги – так возьми и ебни так хуем по столу, чтобы в стране жизня нормальная началась! Нет, все медлит, ждёт чего-то…

– Не доживем до счастья, видать, – плаксиво подстроился Слизень.

Корней Петрович горестно махнул рукой и промочил водкой осипшее от долгих речей горло:

– А всё же раньше план был и о людях думали. Да и хуй стоял.

Бухгалтерша расхохоталась:

– Ох, да ты-то не прибедняйся, Корнюша! – она хлопнула деда по плечу. Тот польщенно ухмыльнулся.

– Чего вы тут муть тоскливую развели, мужчинки? Веселья хочется! Эх, молодёжь что ли вам позвать?..

Слизень оживился:

– Да-да, Максим Анатольевич, молодёжь у нас золотая! Сейчас сами увидите. Давай, Петя, приглашай.

Тетка в очередной раз игриво посмотрела на меня, вытащила позолоченный сотовый телефон чрезвычайно дорогого вида, и радостно заголосила в него (пришлось перекрикивать Корнея Петровича и Всеволода Рудольфовича, которые уже затянули следующую песню – на этот раз про дом с резным палисадом):

– Алё, красавица! Ну ты чё, освободилась там у себя? Давай солнце мое, лети птичкой, заждались тебя! – она закончила разговор и сообщила нам: – Сейчас прибежит. Я ж всё знаю, что вам, кобелинам, надо, она у меня с обеда заряжена, скучает у себя в лаборатории.

Не успели старшие товарищи допеть про Вологду – они уже подустали и начали путаться в словах, с жаром перебивая друг друга и выясняя, чей вариант правильней, – как дверь с улицы распахнулась, и в клубах белого пара впорхнула щуплая, совсем молоденькая рыжеволосая девица с маленьким хитрым личиком. Вид четырех полуголых людей её ни капли не смутил: она быстро скинула куртку, сумочку зашвырнула на скамейку подальше от себя, с ходу плюхнулась на колени заулыбавшемуся Слизеню и, как само собой разумеющееся, тут же храбро опрокинула в рот поднесенный им стакан с вермутом. Зеленые глаза её тут же повлажнели, а сама она с интересом уставилась на меня:

– Здравствуйте, я Надя, стажер из лаборатории! – я так вздрогнул, что чуть не свалился с лавки. Как, и она тоже?!

Она заметила лежащий рядом со мной футляр и добавила:

– Вот, как раз эту штуку мы для вас делали, и я тоже. А вы кто?

– Надежда! – строго одернула её бухгалтерша, – не тараторь. Это Максим Анатольич, большой человек из Москвы. Приехал к нам в гости за этой вашей пакостью, – она тоже кивнула на прибор и обратилась уже ко мне: – Вы, товарищ подполковник, не смотрите, что Надька такая пизденка лядащая. Она у нас, конечно, рахитичная как смерть, но баба огонь, такое вытворяет!

Произнося эти слова, Петуния Львовна отечески улыбалась и похлопывала свою протеже по коленке. На мой взгляд, озвученная ей характеристика ввергла бы в шок любого человека, тем более женщину, но девушка совсем не смутилась, а радостно закивала головой:

– Вы такой представительный, – громко заявила она мне, – надолго к нам пожаловали? Хочу познакомиться с вами получше, не возражаете?

Я только изумленно прокашлялся, не зная, как себя вести. К счастью, бойкая Надя потеряла ко мне интерес и обратилась к Пуцьку:

– Корней Петрович, поухаживайте за дамой, плесните ещё бокальчик… – она пьянела на глазах. Мужчины казались совершенно растаявшими, а от враждебной атмосферы, протянувшейся между ними несколько минут назад, не осталось и следа.

– Ну что, с девочками да в парилочку? – похабно подмигнул мне Слизень. – По-взрослому, чтоб душа дышала?

Снова вздрогнув от такой развязности, я отказался:

– Нет, душно что-то. Пойду прогуляюсь…

– А, ну так сортир направо, не промахнетесь… Вы, когда вернётесь, не стесняйтесь, заходите, мы греться пойдем.

Натянув брюки и пальто, и лишь чудом не запутавшись в них, я вышел из комнаты. Я чувствовал себя здорово пьяным, но ноги пока держали. На улице было морозно; солнце уже совсем ушло за забор, и его отблески были видны лишь на далёких стенах чудовищного ангара. Дневной шум стих, и на завод опустилось безмолвие. Мимо прошла толстая кошка, покосилась на меня недобрым глазом и сгинула в вечерней темноте.

– Эй, гражданин начальник, – раздался за спиной скрипучий голос, – табаку не будет?