Новая надежда России - [109]

Дождавшись, пока Пушков спустится на пол и откатит в сторону лестницу, я сделал несколько неуверенных шагов по тесному пространству ангара. Машина угрожающе кренилась и раскачивалась, но в целом её поведение оказалось довольно предсказуемым, и каждый следующий шаг давался легче предыдущего. Постепенно я перестал осознавать крохотную паузу между тем импульсом, который мысленно подавал, и движением робота, и вскоре мне уже казалось, что я управляю не скрипучим бездушным автоматом, а собственным телом – странно раздувшимся, растолстевшим и ставшим неуклюжим, но всё-таки оставшимся почти родным и послушным. Через несколько минут я даже сумел совершить несколько приседаний и невысоких прыжков, после чего почувствовал себя вполне уверенно. Решительно подойдя к воротам, я замер у них, демонстрируя решительность и готовность. Крохотный Игорь Иванович показал мне снизу большой палец и выскользнул в калитку, открывшуюся в воротах. Оттуда донёсся взрыв многоголосого шума, и гигантские створки в нескольких метрах от меня начали неторопливо раздвигаться. Концерт вошел в свою кульминационную фазу, и я, несомненно, был гвоздём программы.

Первое, что я увидел, перешагнув порог ворот – это расстилающийся передо мной бескрайний, как мне показалось, диск арены – с большую городскую площадь, залитый слепящим светом софитов. Он не был пустым: вдоль уходящих ввысь стен, образующих замкнутый цилиндр, выстроились ротные коробки войск – самых разнообразных, если судить по многоцветной гамме обмундирования и головных уборов. Именно солдаты производили шум, слышимый мной ранее: как и полагается на настоящем параде, они непрерывно кричали «Ура!» и «Здравия желаю…», сливавшиеся в неясный, но грозный гул.

Я смело дернулся навстречу этой толпе, но понял, что пока не могу пошевелиться – я мог сколько угодно напрягать свои руки и ноги, но робот оставался неподвижным. Напротив моего лица вспыхнула красная лампа наподобие запрещающего сигнала семафора, и я догадался, что проклятый Пушков чутко контролирует мои действия, не давая выходить за рамки неведомого мне сценария. Тем временем на сцене разворачивалось красочное представление: войска, четко и слаженно разворачивая ряды, маршировали по залу поротно и побатальонно. Минуя почетную трибуну с высокими лицами, они брали под козырёк и исчезали в широких дверях на противоположном конце арены, постепенно освобождая пространство для поединка.

Но огромный зал отнюдь не остался безлюдным. Изогнутые стены на высоте пятиэтажного дома были опоясаны длинными панорамными окнами, изготовленными из того же, судя по всему, толстого стекла, что и кабина моей машины. За окнами виднелись амфитеатры сидений, усыпанные зрителями и пополняемые всё вновь прибывавшими снизу людьми.

Проследив за перемещениями шеренг солдат, я, наконец, обнаружил своего основного оппонента. У кумачового помоста, на котором уже практически не осталось гостей, массивной тушей возвышался гигантский робот. По сравнению с ним мой собственный выглядел ржавой жестяной развалюхой – вроде измазанной в навозе садовой тачки, поставленной на тоненькие ножки. Машина противника имела вид завершённый и эстетически совершенный: своими стремительными, рубленными обводами она была больше похожа на вставший на хвост сверхзвуковой истребитель. Силуэт этого внушающего уважение механизма, больше моего раза в полтора, был гордо выкрашен в цвета российского флага. Из грозной, лаконичной металлической фигуры не торчало ничего лишнего, кроме пары заглушенных пушечных стволов за могучими плечами, да прозрачного пузыря кабины в животе. Особенно мне не понравилось то, что к одной из рук робота была приварена длинная заточенная полоса брони, несомненно призванная во время боя исполнять роль острого рубящего клинка.

Затем, впервые в своей жизни, я увидел того, о ком столько слышал с самого начала своего кафкианского приключения – Его, великого и ужасного, верховного главнокомандующего, гаранта конституции, отца демократии, спасителя Отечества, надёжу и опору России, ум, честь и совесть эпохи, вершителя народных судеб, национального героя, сияющую вершину вертикали власти, образцового в своей мягкости авторитарного правителя, душителя либеральных свобод, тирана и диктатора, кровавого палача, похитителя надежд и других маленьких девочек, единственного и несменяемого лидера многострадальной нации, солнцеликого Президента Российской Федерации Владимира Владимировича Всемогущего. Его лицо, хоть и далекое, отделенное от меня широким пространством круглого ринга, было прекрасно узнаваемым за мутноватым стеклом кокпита. На голове его был надет убор наподобие шлемофона, а за спиной угадывались смутные силуэты соратников. Экипаж противостоящей мне машины, по всей видимости, находился в сдержанном эмоциональном напряжении, скрываемом превосходной моральной и физической подготовкой: глаза президента, небрежно прищуренные, впились в меня пристальным – но спокойным и даже несколько ироничным взором; однако даже на таком расстоянии было видно, как на его скулах волнами возникают и тут же рассасываются нервные желваки.