Новая история московских улиц - [3]

И начал разряжать остатки «олеорезина капсикума» в телеящик и мелькающие там фигурки. Пострадал ли кто конкретно от красного перца с площади Разгуляй, трудно сказать. Но сам Забавин не испытал ничего, кроме усталой радости. Очевидно, за эти полгода смесь в баллончике потеряла свою убойную силу, выветрилась. Правда, к концу передачи ведущий как-то нехорошо дергал головой. А на телевизионном экране ещё несколько дней держались ржавые пятна в разводах. Тоже ведь символ времени. Времени Разгуляй.

Терем-теремок или Преображенский вал

Эта история начиналась во времена дикого капитализма, а закончилась в наши дни, хотя какая формация сейчас — сказать трудно, должно быть, рублёво-успенская: успеть побольше рублей спилить, а там трава не гори. С огнём всё это и было связано. На Преображенском валу стоял дом, в котором случился пожар. Вообще-то, там были и другие дома, и даже более древние, в которых тоже периодически что-то возгоралось с более существенными последствиями: в 1812 году, например, языки пламени уничтожили почти 70 % всех московских зданий. Когда-то, ещё в тридцатых годах XVIII века, купцы-компанейщики, взявшие на откуп продажу водки (как и теперь), подняли на неё цену, а чтобы спиртное не провозилось в город вне застав, устроили вокруг всей Москвы деревянную стену. Но жители столицы значительную её часть мигом растащили на дрова. Тогда Москву обнесли земляным валом со рвом, вдоль которого постоянно ездила конная стража. Каждый участок вала имел местное название: Бутырский, Преображенский и так далее. Но таможенную функцию вал и заставы выполняли недолго, поскольку бороться с палёной водкой бессмысленно — это всё равно что дуть на Луну. Поэтому, с 1754 года внутренние таможни были отменены по всей России, а на московских заставах отставные солдаты проверяли лишь «подорожные». Если документы на право следования были в порядке — поднимали шлагбаум, пропуская экипаж или подводу. По проезжать под шлагбаумом было небезопасно, он частенько обрушивался вниз, даже если не везли никакой водки. Ещё Пушкин в «Дорожных жалобах», раздумывая над тем, откуда придёт к нему смерть, шутливо писал:

Иль чума меня подцепит,

Иль мороз окостенит,

Иль мне в лоб шлагбаум влепит

Непроворный инвалид.

С водкой наша история также сопряжена, а ещё и со шлагбаумом, потому что такова была фамилия-кличка главного персонажа. Захотелось ему побольше «зелени» срубить, а как — не знал. Это уже потом он стал палёное пойло гнать, а покуда промышлял мелочью, так, в райкоме комсомола отсиживался. Но тут школьный приятель Петя подвернулся, тоже какой-то инструктор.

— Шура! — говорит. — У меня есть дальняя родственница из Одессы. Бабла — немеряно. Хочет в Москву перебраться. Ты заключи с ней фиктивный брак и пропиши, а она тебе и отвалит, сколько запросишь. Пока она будет квартиру себе подыскивать, вы и разведётесь, не пройдёт и полгода. Жить-то она всё равно покуда у меня будет.

Шура ещё не был акулой капитализма, клюнул. Ударили по рукам, а через неделю появляется этакая лягушонка в очках. Не слишком-то она понравилась, но с лица воду не пить. Показала она Шуре деньги, правда, издалека, и говорит, что как только — так сразу. В смысле, после регистрации брака и прописки. Первые подозрения в его сердце закрались после оформления всех документов, когда она осталась ночевать в его квартире. Причём в самой лучшей из трех комнат.

— Чего это она, а? — спросил он у своего школьного приятеля. — Где деньги, Петя?

— Жди, Шура, — ответил тот. — Полгода пролетят быстро. За эти полгода уже Советский Союз развалился, а лягушка-квакушка никуда съезжать не собирается. Развестись, впрочем, развелись. Но легче ли от этого? Соседкой она оказалась скверной, с бранливым характером, всю квартиру какими-то ее тюками заставила да ещё что-то подливала ему в суп.

Шура, не выдержав, пошёл плакаться к своей старой подружке, с которой вместе ещё в детский сад ходили, и совершенно неожиданно признался ей в любви.

— Не печалься так! — говорит ему эта подружка, смахивающая профилем на полевую мышь. — Дело поправимое. Мы её из твоей квартиры вместе выжимать будем. Ты только женись на мне и пропиши.

А почему бы и нет? Сказано — сделано. Так в доме на Преображенском валу поселилась ещё и мышка-норушка. Однако и у неё характер оказался не сахар, даже похуже, чем у первой жены в очках. В детском саду вела себя гораздо скромнее. Но ведь сколько воды утекло! А тут — уже совершенно другая эпоха, где всё бесовское наружу и полезло. Каждый стал зубами щёлкать.

Шура затужил ещё крепче. Что ж дальше делать? Развёлся он и с этой женой. А две бывшие супружницы подружились, вместе какие-то тёмные дела с тюками обделывали, да и жили в самых лучших комнатах, а у Шуры из всех щелей дуло. Дальше — больше. Лягушка вдруг вышла замуж за Петю, школьного приятеля, а детсадовская подруга привела в дом какого-то братка, похожего фигурой на ёжика, и такого же злого и колючего. Шеи не было, одни плечи. Петя стал постоянно занимать у Шуры-Шлагбаума деньги — под будущий окончательный расчёт, а ёжик даже и не занимал вовсе, а просто брал всё подряд, да ещё и поколачивал хозяина, если спьяну под руку попадался. Совсем тяжёлые времена настали.