Новая библейская энциклопедия - [4]

Все бы ничего, ведь до того терпели, да к тому же с мазохистским рвением - вспомним хотя бы восхищения Камю по поводу абсурдности бытия: "Подлинное же усилие ... заключается в том, чтобы как можно дольше удерживать равновесие и рассматривать вблизи причудливую растительность этих краев. Упорство и прозорливость являются привилегированными зрителями того нечеловеческого игрового действа, в ходе которого репликами обмениваются абсурд, надежда и смерть". Hо, увы, мы уже отряхнули с обуви прах экзистенциализма и вступили усталой походкой странствующих монахов в город, где на центральной площади новые обыватели, заключив тела и души в компьютерные доспехи, содрогаются в апокалипсических конвульсиях перерождения: Бог умер! Да здравствуют боги!

Со злобными усмешками а ля Франкенштайн люди смотрят в сторону небес: под их одобрительные возгласы (а вот и не будем грешным мясом в Судный день!) таран virtual reality стремительно приближается к райским вратам, вот только бы не запамятовать в безумстве полета (читай: творения), что все это весьма напоминает интродукцию к увлекательнейшей компьютерной игре под рабочим (ибо она только разрабатывается) названием "Apocalypse now", где главное действующее лицо - киборг-убийца.

СЕРДЦА ЧЕТЫРЕХ

В речи нет ничего иного, кроме различий.

Ф. де Соссюр

Первого звали Матфей: его прошлое было укутано сумраком снов, в котором угадывался звон монет, падающих в золотом ореоле сквозь загустевающую темноту; он кричал по ночам, его видения наполняли усталые люди, чьи лица скрывала завеса размытости, вселявшая предчувствие ужаса и начала чего-то таинственного. Вторым был Марк: молодой человек, искавший для своего ума убежище в путанице, порождаемой различными мидрашами на Тору, ибо, как он любил повторять, мир - это бесчисленное количество комбинаций букв Торы, в которых он пытается обрести свою естественную форму. У третьего было имя Лука: к которому он сподобился прибавить неплохое образование и пристрастие к апокрифам, облачавшим истину в одеяния лжи и тайны. Четвертый, по имени Иоанн, лишь иногда навещал трех друзей: как правило, с сосудом вина и усталым блеском в глазах, созданных для огненной слепоты; он всегда удивлял друзей тем, что пренебрегал очевидным, трактуя его лишь как плохо сработанный покров над истинной жизнью.

Первым проговорился Марк: "Если не быть предвзятым, сказал однажды он, закатывая глаза и делая многозначительные паузы, - то предсказания пророков о Мессии невозможно сложить даже в геометрически правильный лабиринт". Продолжил Лука: "Что говорить, они даже не могут сойтись в едином мнении о Его Имени. Моисей утверждает, что Иаков в беседе с Иудой называл Его Шилох; Исайя, обращаясь ко всему дому Давидову, предрекает, что нарекут имя Ему Эммануил. Многие же малодушно отмалчиваются". "Их легко понять, - отозвался Иоанн. - Каждый из них был в плену откровений своего времени. Более умные и робкие намекали на возможность тех или иных событий и не более того, те же, кто прочно освоил науку посредничества между Адонаи и людьми, затевали всегда опасную игру с именами. У самого Иакова было два имени..." "И четыре жены", - вставил Матфей.

Больше всех кипятился Марк: "Иоанн, так по твоему какое Имя должно указывать на Мессию?" "Марк, я неоднократно подчеркивал, что пасьянс с именами, - холодно отвечал Иоанн, может привести к совершенно противоположным результатам, чем те, которые ты жаждешь достичь в ходе игры. Все знают, что из 4-х знаков возможно сложить 24-е различные комбинации, но, кто знает каков будет результат, если материалом для перестановок послужит тетраграмматон. К тому же 2 и 4 в сумме дают 6 - число неразгаданное и исполненное злого умысла".

К разговору вернулись через несколько дней при следующих обстоятельствах. Изрядно выпивший Матфей, до того молча поглощавший спиртное, неожиданно вскочил на ноги и вроде бы обращаясь к самому себе, но так, чтобы все слышали, изрек: "Если мы смогли осознать себя народом, постигая Книгу, то и Мессия сможет явиться, только прочитав историю своей жизни в Hовой Книге. Это, как в случае с магией, должно быть произнесено вслух, чтобы оно имело силу". В "насыщенной винными парами атмосфере гипотеза Матфея произвела эффект электрического разряда, от которого возгорелся пожар анекдотических сюжетов, заумных резюме, возвышенных издевательств, изощренных аналогий и грубых аннотаций, безудержного бахвальства и жажды соперничества с Самим. Иоанн не был в тот день с друзьями, поэтому он не видел, как ближе к утру они, обнявшись, горланили разбитную песню, которую то и дело прерывали икающе-петушинные всхлипы Матфея: "Hоль-ноль, Голем!"

В начале решили работать над биографией будущего Избавителя сообща. Из всех только Иоанн отнесся к проекту со сдержанным оптимизмом, его сознание чуралось исторически выверенного хода событий. Прежде, чем приступить к нанизыванию жемчужин фактов на нить предначертания, долго спорили об Имени. По всей видимости, давнишний спор на этот раз завершился бы дружеской потасовкой, ибо было много страсти и вина, и мало логики и трезвости суждений, если бы в момент наивысшего кипения трехсторонней аргументации (уклонист Иоанн и здесь предпочел воздержаться от прямого участия в диспуте) Лука не выкрикнул вполне трезвую мысль: "Пойдемте и вопросим Имя у первого встречного! - Когда все замолкли, он продолжил - Любое из имен сынов Израилевых так или иначе интерпретирует идею Спасения, возможного лишь на стезях, начертанных Адонаи пред взорами способных видеть". Тут уж не сдержался Иоанн: "И в самом деле, наш народ спит и видит себя в роли невесты собственного Бога. Сплошная родня по эту и по ту стороны Трансцендентного. Во мне Он милостив, Матфей - Его лучший подарочек (кому только?), с Марком все понятно, он коллаборационист, Лука - вне подозрений, и потому, он прав, надо идти на улицу. По крайней мере, свежий воздух сейчас необходим каждому из нас".